Судьба бастарда - Евгений Владимирович Панов Страница 52

Я оглядел свои позиции: в строю живых оставалось всего двадцать шесть курсантов, почти все были ранены. Из ополченцев, бывших на этом рубеже, уцелело ещё человек двадцать. Это негусто. Я чувствовал, как сила, которой мы располагали, таяла с каждым часом. Тем более что на утро, видимо, ожидалась новая атака – более жестокая и решительная.

– Это конец, да? – тихо спросил Саймон, присев рядом и оглядывая повреждённую станину пулемета.

– Похоже на то, дружище. Но знаешь, не важно, когда умирать, важно – как и за что умирать. И если за правое дело, то и помирать не страшно, – ответил я, зная, что мы вряд ли сможем утром продержаться долго.

Никто не возразил, но взгляд каждого был полон усталости, страха и ощущения близкой неизбежности. В лицо мне светил редкий луч закатного солнца, он с трудом пробивался через дым и не согревал. Я распорядился выставить охранение и дал команду на отбой.

Не знаю, спал ли кто этой ночью. Лично я не мог найти себе места. Вся ночь была наполнена тревогой. Я лежал в окопе, смотрел на звёздное небо, которое, несмотря на все ужасы, оставалось неприкосновенным и безмолвным. Я думал о том, как мало мы знали о своих врагах, и как мало мы могли изменить в лице такой чудовищной угрозы. Зачем мы здесь, если даже не можем выбраться, не можем победить? Почему нас, а не других? Почему всегда так?

Звёзды сверкали ярко, несмотря на всё. Они как будто наблюдали за нами – мёртвыми, обречёнными, но всё же пытающимися сопротивляться. Как можно верить в победу, когда ты уже знаешь, что впереди смерть? Как можно не сдаться?

Я поднял голову и смотрел в небо, будто пытаясь выговориться перед этим бескрайним тёмным океаном, который всегда был там, несмотря ни на что. На мгновение мне стало легко. Я хотел встать, идти, побеждать, но каждый мой шаг тянул меня обратно. Бежать, чтобы не сражаться, или стоять до конца? Всё смешивалось в голове, но решение уже было внутри.

Не хочу, чтобы это было напрасно. Даже если не выдержим, мы хотя бы отстояли этих людей. Может быть, это и есть наша победа.

– Ты ещё не спишь? – спросил меня Андрей, который неожиданно оказался рядом.

– Нет, просто думаю, – ответил я, не отрывая взгляда от звёзд.

– О чём?

– О том, что всё это не зря. Возможно, мы все погибнем, но кто-то выживет. И это будет стоить того.

Андрей кивнул, понимая, о чём я говорю. Мы все знали, что для нас утро – это не просто новый день. Это шанс провести свой последний бой непобеждёнными.

– Да, будем держаться до конца, – сказал он, и я увидел в его глазах то же самое, что и у меня: невыразимую решимость.

Так мы и пролежали всю ночь – в ожидании того, что принесёт новый день, с мыслями, что не хватит нам ни сил, ни времени.

Рассвет пришёл вместе с густым туманом, который, словно обескураженный всем, что происходило за ночь, медленно полз вдоль речушки, скрывая от глаз разрушенные дома и обгорелые останки. Он стелился по земле, как страшный сон, и, похоже, сам боялся того, что люди совершили за эти жестокие часы, поэтому поспешил раствориться под первым утренним светом. С каждым мгновением туман отступал, уступая место свету, который беспокойно пробивался через пустые окна и дымящиеся обломки. Это было утро, которое несомненно должно было стать решающим.

Из-за горизонта, скрытого дымом, чувствовалось движение в стане врага. Слышались отголоски команд, строгие и резкие, которые вырывались из-за густых деревьев. Не знаю почему, но калдарийцы решили атаковать нас пехотой, без артиллерийской поддержки, как накануне. Может быть, они израсходовали все снаряды, а может, артиллерия была переброшена на другой участок, более важный для них. А может, просто посчитали, что мы удрали со своих позиций под покровом ночи. В любом случае они подошли с солидным подкреплением.

– Вот и утро, – проговорил Саймон, шёпотом подойдя ко мне и внимательно следя за горизонтом, где уже начали вырисовываться силуэты врагов.

– Нам предстоит тяжёлая работа, господа, – ответил я, ощущая, как сердце начинает биться быстрее. Но я не мог позволить себе паники. Мы здесь, мы стоим, и нужно, чтобы они об этом не забыли.

Я оглядел своих товарищей. Мы все были в таком состоянии, что будто бы забыли, что такое отдых. Тело болело, но это было вторично. Все были сконцентрированы на одном: на том, чтобы выжить и не дать врагу пройти.

Кто-то покусывал сорванную травинку, кто-то раскладывал перед собой патроны, проверяя их количество и состояние. Несколько курсантов нервно протирали свои винтовки, размышляя, достаточно ли их стволы чисты, чтобы выдержать ещё одну атаку врага.

– Патроны есть, ножи есть, – пробормотал один из ополченцев, осматривая свои боеприпасы. – Будем стрелять до последнего. Надо будет – резать этих тварей пойдём.

Смешанное ощущение тревоги и решимости накрывало всех нас. Мы уже не были теми людьми, которые только начали этот бой. Мы стали частью этой земли, частью тех, кто готов защищать её до последнего.

Слыша приближающиеся шаги, я повернулся к своим ребятам.

– Помните, они идут без артиллерии, но с подкреплениями. Мы не должны дать им ни шанса. Пусть они подходят поближе, и тогда… – я поднял палец к небу, где уже показывались первые лучи, – начнём.

И они начали. Вражеская пехота, плотно выстроенная, с угрожающе сверкающими примкнутыми штыками впереди, двигалась в нашем направлении. Они не ждали такого сопротивления, как вчера. Мечтая занять наши позиции на передовой, они шли с твёрдой решимостью, уверенные в победе. Но не знали, что нас не сломить, и что мы будем стоять до последнего.

Раздался первый залп. Он прорезал воздух, как гром. Наш оставшийся пулемёт начал свою работу, смертоносными очередями скашивая ряды противника. Враг дрогнул и побежал.

– Не останавливаться! Стреляем без передышки! – я выкрикнул приказ.

Мы отбили одну атаку, но я видел, как на той стороне появляются новые подкрепления. Нас ждала вторая волна.

– Держитесь, ребята, – проговорил Саймон, и его голос был твёрже, чем я ожидал. Он не скрывал усталости, но в его глазах горел огонь.

– Готовимся к следующей атаке, – крикнул я. – Ни шагу назад!

Калдарийцы строились в боевые порядки, их ряды сгущались, как плотная туча, и словно огромная