Вавилон. Сокрытая история - Ребекка Куанг Страница 51

Профессор Ловелл покачал головой.

– Слово произошло от французского valet, «слуга», а оно, в свою очередь, от старофранцузского vaslet – «оруженосец». Но когда в конце шестнадцатого века рыцарство как институт исчерпало себя, а аристократы поняли, что дешевле и надежнее нанимать профессиональные армии, сотни оруженосцев остались без работы. И они поступили как свойственно молодым людям в трудных обстоятельствах – объединились с разбойниками и грабителями. Так слово приобрело второе значение – на французском карточном жаргоне «бубновый валет» означает мошенник и плут. Таким образом, история этого слова описывает не просто изменение языка, а изменение всего общественного строя.

Профессор Ловелл не был прирожденным оратором. Перед слушателями он был скован, движения стали резкими и скупыми, а говорил он сухо, мрачно и прямолинейно. Тем не менее каждое слово из его уст было идеально выверенным, продуманным и захватывающим.

Накануне лекции Робин боялся занятий со своим опекуном. Но оказалось, что все не так страшно. Профессор Ловелл обращался с ним так же, как и когда в Хампстед приходили гости, – формально, отстраненно, не задерживая на нем взгляд, как будто не видел пространства, в котором существует Робин.

– Слово «этимология» произошло от греческого «этимон», – продолжил профессор Ловелл. – Что означает «подлинное значение слова», в свою очередь, оно произошло от слова «этимос» – «истинный». Таким образом, можно считать этимологию способом проследить, как далеко слово ушло от своих корней. Потому что слова путешествуют в чудесном танце, и в буквальном, и в метафорическом смысле. – Он вдруг посмотрел на Робина. – Как на мандаринском будет «большой шторм»?

Робин вздрогнул.

– Э-э-э… фэнбао?[47]

– Нет, именно большой.

– Тайфэн?[48]

– Хорошо. – Профессор Ловелл обратился к Виктуар. – А какие природные явления обычно бушуют над Карибами?

– Тайфуны, – ответила она и удивленно моргнула. – Тайфэн? Тайфун? Как…

– Начнем с греко-латыни, – сказал профессор Ловелл. – Тифон – это чудовище, сын Геи и Тартара, разрушитель с сотней змеиных голов. На каком-то этапе он стал ассоциироваться с жестокими ветрами, потому что позже арабы описывали словом «туфан» жестокий штормовой ветер. Из арабского слово перешло в португальский, а оттуда на кораблях мореплавателей перебралось в Китай.

– Но тайфэн – это не заимствованное слово, – возразил Робин. – Оно составлено из китайских слов: тай – это большой, а фэн – это ветер…

– А тебе не кажется, что китайцы могли найти такую транслитерацию, которая имела бы собственное значение? – спросил профессор Ловелл. – Такое постоянно случается. Фонологические кальки часто являются также и семантическими. Слова распространяются по миру. По словам с удивительно похожим произношением можно проследить точки соприкосновения культур в истории человечества. Языки – это всего лишь меняющиеся наборы символов, достаточно стабильные, чтобы сделать возможным взаимный дискурс, но достаточно подвижные, чтобы отражать меняющуюся социальную динамику. Когда мы используем слова в серебряных пластинах, то обращаемся к этой меняющейся истории.

Летти подняла руку.

– У меня вопрос относительно метода.

– Слушаю.

– Исторические исследования – это замечательно. Нужно только искать артефакты, документы и все в таком духе. Но как проследить историю слов? Как определить, откуда они прибыли?

Профессору Ловеллу вопрос явно понравился.

– С помощью чтения, – ответил он. – Другого пути нет. Собираете все источники, которые можете найти, а затем садитесь решать головоломки. Ищете закономерности и нарушения. Например, мы знаем, что в латинском времен Древнего Рима не произносилась m на конце слова, ведь на надписях в Помпеях буква m на конце отсутствует. Именно так мы определяем звуковые изменения. Сделав это, мы можем предсказать, как должны развиваться слова, и если итог не соответствует прогнозам, вероятно, гипотеза о связанном происхождении неверна. Этимология – это детективная работа сквозь века, и дьявольски трудная работа, как поиск иголки в стоге сена. Но наши конкретные иголки, я бы сказал, вполне стоят того, чтобы их искать.

В том же году на примере английского языка они начали изучать, как языки растут, изменяются, сливаются, размножаются, расходятся и сближаются. Они изучали звуковые изменения; почему в английском слове knee не произносится k, в отличие от немецкого аналога; почему взрывные согласные латинского, греческого и санскрита имеют такое точное соответствие с согласными в германских языках. Они читали Боппа, Гримма и Раска в переводе; читали «Этимологии» Исидора. Изучали семантические сдвиги, синтаксические изменения, диалектические расхождения и заимствования, а также реконструктивные методы, которые можно использовать для установления связей между языками, на первый взгляд не имеющими ничего общего друг с другом. Копались в языках, как в шахтах, отыскивая ценные жилы общего наследия и искаженного смысла.

Это изменило их речь. Они постоянно останавливались, не договорив. Они не могли произносить даже обычные фразы и афоризмы, не задавшись вопросом, откуда взялись эти слова. Такие вопросы проникли во все разговоры, стали стандартным способом понимания друг друга и остального мира. Они больше не могли смотреть на мир и не видеть истории, сложенной повсюду, как многовековой осадок.

А влияние других языков на английский оказалось гораздо глубже и разнообразнее, чем они думали. Кофе попал в английский язык из голландского (koffie), турецкого (kahve) и первоначально арабского «кахва». Кошки породы табби получили название в честь полосатого шелка, который, в свою очередь, был назван по месту своего происхождения: багдадского квартала аль-Аттабийя. Даже основные названия тканей были заимствованными. Дамаск произошел от ткани, производимой в Дамаске; клетка гингем – от малайского слова genggang, означающего «полосатый»; коленкор – это отсылка к городу Каликут в Керале, а тафта, как сказал Рами, происходит от персидского слова «тафте», означающего «блестящая ткань».

Но не все английские слова имели столь далекие или благородные корни. Как вскоре выяснилось, на язык может повлиять что угодно: от привычек богатых и светских людей до так называемого вульгарного арго бедных и убогих. Низменные диалекты, тайные языки воров, бродяг и иностранцев внесли свой вклад во многие распространенные слова.

Английский не просто заимствовал слова из других языков; его до краев переполняло иностранное влияние, это был язык Франкенштейна. И Робину казалось невероятным, как эта страна, граждане которой гордо считали себя лучше всего остального мира, не может обойтись без заимствований даже во время вечернего чая.

В дополнение к этимологии в этом году каждый из них изучал еще один язык. Смысл был не в том, чтобы свободно овладеть им, а в том, чтобы в процессе углубить понимание основных языков. Летти и Рами начали изучать протоиндоевропейский язык с профессором де Вризом. Виктуар предложила консультативному совету ряд западноафриканских языков, но ей отказали на том основании, что Вавилон не