Орден Сияющих - Анна Коэн Страница 50

Пару минут Октав сосредоточенно размышлял, не меняя позы. И, судя по всему, что-то припоминал. Когда Норма уже готова была вмешаться, чтобы предложить караулить Марьяну у «Тезауруса» или мануфактуры, он вдруг отмер и заговорил:

– Про воду и нож – это, конечно, чушь. Да и нет у наших барышень животных форм. Но кое-что кажется мне разумным: существ с расщепленной сутью тянет к перекресткам, которые одновременно делают их уязвимыми. Схожие свидетельства имелись в одном старом деле, которое я изучал. Мы можем это использовать, чтобы на этот раз нас не обвели вокруг пальца.

Норма выдохнула. Это что же получается, Октав не только не раскритиковал Лестера, но и принял его версию? Да еще и сказал «нас», а не «тебя». Балованного гнидыша точно не подменили?

– Дело говоришь! – Брат хлопнул по столу ладонями. – Так что, ходу?

– Безусловно. – Октав достал хронометр и посмотрел на время. – Только возьмем с собой вторую, вернее, первую голову.

– Это еще зачем? – возмутился Лес. – Она уже под арестом. За укрывательство и лжесвидетельство.

Но Норма сразу поняла, для чего это, и положила ему руку на плечо:

– В качестве приманки. Устроим сестричкам очную ставку, – с улыбкой пояснила она, и Яшма ответил ей задорным оскалом.

* * *

По ночному небу плыли рябые облака, заслоняя и без того безлунную высь. Темень стояла густая, для простого человека и вовсе непроглядная, а поднявшийся ветер пробирал до потрохов, напоминая, что зима отступила не так далеко, как хотелось бы.

Трое геммов и кошкан стояли на пустынном перекрестке четырех дорог: отсюда лучами расходились Головной тракт, Староконная, Соборная и Караульная улицы. Лес брезгливо держал мешок с головой на вытянутой руке, вслушиваясь в ее пока слабую возню, а Октав поминутно поглядывал на хронометр. Фундук с подозрением принюхивался к его теплому шерстяному плащу. Зрачки зверя были что блюдца.

– Еще десять минут, – объявлял Турмалин. – Еще семь…

Когда до полуночи осталось всего две минуты, нервы у Нормы не выдержали, и она попросила все же достать Ульянину голову. Она ведь живая, а они ее – в мешок, точно заячью тушку.

– Вот ты и будешь держать эту гадость! – обрадовался Яшма.

Норма не стала спорить. Ей было проще взять ответственность на себя, чем наблюдать со стороны.

Запустив руки в мешок, она с опаской коснулась заплетенных волос и теплой кожи лба. Норму передернуло от неестественности происходящего, но она сцепила зубы и извлекла голову проклятой наружу. Та что-то промычала и почмокала губами.

– Одна минута! – провозгласил Октав.

Все замерли. Секунды потянулись медленнее прежнего, и Норма принялась вести обратный отсчет: «Пятьдесят восемь, пятьдесят семь, пятьдесят шесть…»

Западный ветер завывал, донося до перекрестка запахи сточных вод и городской свалки.

«Тридцать четыре, тридцать три, тридцать два…»

Голова вдруг заворочалась в ее руках и широко зевнула.

– Серафимы, Ульяна просыпается! – тихо взвизгнула Норма, едва удержавшись от того, чтобы не бросить ее на землю.

– Значит, Марьяна близко.

– Доставай, доставай свою стекляшку или что у тебя было! – Норма приплясывала на месте, как будто держала не живую голову, а ком дождевых червей.

– Монокль, – поправил Октав. – Я его сдал.

– Зачем?! – едва не взвыла Норма.

Но бывший инквизитор не успел заметить – Фундук пригнулся к земле и зарычал. Шерсть вдоль его хребта стояла дыбом.

– Ублю-у-удки-и… во-о-оры-ы… Верните го-о-олову-у!..

Трое повернулись на голос.

Вдоль высокого дощатого забора, держась за него одной рукой, а другой держа под мышкой темноволосую голову, брела Марьяна. Вернее, общее тело несло ее голову.

– Ублюдок здесь только ты, демоново отродье! – выкрикнул Лес, желая подманить ее поближе. – Давай-давай, шагай сюда! Знаешь же, что у нас есть?

Норма, поняв намек, подняла голову Ульяны повыше. Та, окончательно проснувшись, открыла глаза и ахнула:

– Где это я? Что происходит? Марьяна!! Овца ты кривоносая, это ты устроила?!

– Сама овца косорылая! – не осталась в долгу сестрица, неловко шагая на зов в темноте.

Фундук, перестав шипеть, с любопытством наблюдал за чудным существом. А стоило безголовому телу ступить на землю перекрестка, и вовсе приблизился и махнул лапой, точно играясь. Телу проклятой многого и не нужно было – оно тут же повалилось ничком, разумеется выронив голову, и та покатилась, вопя, по вспаханной колесами и копытами грязище.

– Попалась, – заключил Октав и поднял голову Марьяны за уши.

Лес тем временем запалил спичкой захваченный с собой факел и воткнул его в землю.

Обстановка стала донельзя странной: Лес с видом судии стоял, скрестив руки на груди, между факелом и дорожным указателем у опущенного шлагбаума. Норма и Октав – с головами близняшек, схожих и различных, как солнце и луна. Поблизости, нелепо выставив вперед руки, нарезало круги безголовое тело в перемазанном платье, а за ним по следам крался кошкан, удумав, видимо, что это какая-то игра.

Головы выкрикивали привычные, судя по всему, оскорбления и норовили плюнуть друг другу в глаза.

– Охламонка! Мошенница! – визжала Ульяна. – Транжира!!!

– Себялюбивая дурища!!! – не отставала Марьяна. – Курица бескрылая!

– Ослица тупая!

– А ты вообще корова! Глаза б мои тебя не видели!!!

– Так полезай в свой зачарованный ящик, и не увидят! – Ульяна снова прицельно плюнула, но попала на руку Октаву. Тот гадливо поморщился, но ради дела стерпел.

– А ящик мой знаешь почему?! Потому что папенька меня больше любил! Он мне все секреты лаборатории раскрыл! Выкуси, гусыня!

– Ха-а, как же! А управлять мануфактурой меня поставил! Сама выкуси.

Тело обо что-то запнулось и вновь упало, только теперь никак не могло подняться, потому что Фундук каждый раз осторожно поддевал его лапой.

– В завещании два имени! – возмутилась Марьяна. – Ты просто себе все захапала, скуда такая! И белые дни, и отцов промысел, и всю мою жизнь! – Она едва не плакала.

– Тебя вообще не должно было быть! Четырнадцать лет спокойно жила, и тут на тебе, вылупилась. А теперь думаешь, будто на все право имеешь?! Не бывать тому, ты – тень, уродство, наглая бородавка! У тебя даже пачпорта нет!!!

Норма слушала этот поток взаимных оскорблений и постепенно начинала понимать, что стряслось между сестрами. Она поймала взгляд Октава и подняла брови, но тот покачал головой, мол, пусть продолжают.

Если из их речи убрать все ругательства, которыми головы щедро обменивались, то вырисовывалась такая картина: Ульяна родилась здоровой девочкой без внешних странностей. Но едва она стала созревать, как ее будто подменили. Со временем у нее выросла вторая голова, которой досталось все бунтарство, все дерзкие мысли, но отец, который растил их один, заявил, что это нормально. Дни, что Илья Чемерицин проводил в трудах с бумагами и