Вавилон. Сокрытая история - Ребекка Куанг Страница 49

– Не совсем, мисс Прайс. Мы ограничены естественной эволюцией языков. Даже слова, которые разошлись в значениях, до сих пор сохраняют тесную связь. Это ограничивает масштаб действия пластин. Например, нельзя с их помощью вернуть к жизни мертвых, потому что не найти такой словесной пары, в которой жизнь и смерть не противопоставляются друг другу. А кроме того, у пластин есть еще одно довольно серьезное ограничение, из-за которого еще не каждый крестьянин в Англии расхаживает по окрестностям с пластинами в качестве талисманов. Может кто-нибудь догадаться, что это?

Виктуар подняла руку.

– Нужен носитель языка.

– Именно так, – кивнул профессор Плейфер. – Слова не обладают смыслом, пока кто-то из присутствующих их не поймет. И поймет не поверхностно – нельзя просто сказать крестьянину, что означает по-французски triacle, и ожидать, что пластина заработает. Нужно думать на этом языке, жить и дышать им, а не просто узнавать разбросанные по странице буквы. Именно поэтому не подходят искусственные языки[46], именно поэтому не годятся и древние языки вроде старо- английского. Староанглийский мог бы стать идеальным для серебряных дел мастеров, ведь у нас столько полных словарей и легко отследить этимологию, так что пластины были бы очень точными. Но на староанглийском никто не думает. Никто не живет им и не дышит. Отчасти именно по этой причине в Оксфорде такое строгое классическое образование. Знание латыни и греческого по-прежнему обязательно для получения диплома, хотя реформаторы уже много лет ратуют за то, чтобы мы отказались от этих требований. Но если мы когда-нибудь так поступим, половина серебряных слитков в Оксфорде перестанет работать.

– Вот почему мы здесь, – сказал Рами. – Мы уже свободно владеем языками.

– Вот почему вы здесь, – подтвердил профессор Плейфер. – Мальчики Псамметиха. Чудесно, не правда ли, обладать такой властью только по праву рождения в другой стране? Мне хорошо даются языки, и все же пришлось несколько лет учить урду, чтобы говорить так, как говорите вы, даже не задумываясь, как это удается.

– И как функционируют пластины в присутствии носителя языка? – поинтересовалась Виктуар. – Почему они не утрачивают эффект, как только уходит переводчик?

– Очень хороший вопрос. – Профессор Плейфер поднял первую и вторую пластины. Когда они оказались рядом, стало очевидно, что вторая чуть длиннее. – Вы затронули тему длительности действия. На стойкость эффекта пластины влияют несколько факторов. Во-первых, концентрация и количество серебра. Обе пластины на девяносто процентов состоят из серебра, остальное – медный сплав, который часто используется в монетах, но пластина «исцеление» примерно на двадцать процентов длиннее, а значит, прослужит на несколько месяцев дольше, в зависимости от частоты и интенсивности использования.

Он положил пластины.

– Многие дешевые пластины, которые вы встречаете в Лондоне, не действуют так долго. Очень немногие полностью состоят из серебра. Чаще всего они из дерева или дешевого металла и лишь покрыты тонким слоем. Их эффект длится не больше нескольких недель, после чего нужно снова их обновить.

– За плату? – спросил Робин.

Профессор Плейфер с улыбкой кивнул.

– Чтобы было чем финансировать ваши стипендии.

– Так, значит, этого достаточно для действия пластины? – спросила Летти. – Нужен только переводчик, владеющий языками из словесной пары?

– Все немного сложнее, – ответил профессор Плейфер. – Иногда приходится заново гравировать надписи или менять назначение пластины…

– И сколько стоят услуги Вавилона? – напирала Летти. – Двенадцать шиллингов, как я слышала? Неужели простое обновление столько стоит?

Улыбка профессора Плейфера стала шире. Он напоминал мальчишку, которого застукали, когда он сунул палец в пирог.

– За то, что обыватели считают волшебством, хорошо платят.

– То есть цену просто взяли с потолка? – уточнил Робин.

Вышло чуть резче, чем он намеревался. Но тут он вспомнил об эпидемии холеры, прокатившейся по Лондону, и как миссис Пайпер объяснила, что бедным просто невозможно помочь, ведь серебро стоит ужасно дорого.

– О да. – Похоже, профессор Плейфер находил это забавным. – Мы храним свои секреты и можем устанавливать любые условия, какие пожелаем. Чудесно быть умнее других. И еще кое-что напоследок. – Он взял сверкающую чистую пластину с дальнего конца стола. – Должен предупредить. Есть одна словесная пара, которую вы никогда, никогда не должны использовать. Может кто-нибудь догадаться, о чем речь?

– Добро и зло, – предположила Летти.

– Хорошая попытка, но нет.

– Имя Бога, – сказал Рами.

– Мы рассчитываем, что вы не настолько глупы. Но все сложнее.

Никто больше ничего не смог придумать.

– Перевод, – сказал профессор Плейфер. – Это само слово «перевод», вот так просто.

И произнося это, он быстро выгравировал слово на пластине, а потом показал им написанное: «переводить».

– Глагол «переводить» имеет слегка различные значения в каждом языке. Английские, испанские и французские слова – translate, traducir и traduire – происходят от латинского translat, что означает «переносить через». Но когда мы выходим за пределы романских языков, то получаем нечто иное. – Он начал писать новый набор букв на другой стороне пластины. – Китайское «фаньи», например, означает «переворачивать» или «переворачивать что-то», причем второй иероглиф, «и», имеет значение изменения и обмена. В арабском языке «тарджама» может означать как биографию, так и перевод. В санскрите слово «анувад» также означает «повторять» или «повторять многократно». Разница в том, что здесь идет речь скорее о времени, а не о пространстве, как в латыни. В языке игбо есть два слова, означающие перевод, – «иапиа» и «кова», и оба связаны с повествованием, деконструкцией и реконструкцией, разбиением на части, что делает возможным изменение формы. И так далее. Различия и их последствия бесконечны. Не существует языков, в которых перевод означает абсолютно одно и то же.

Он показал слово, написанное на оборотной стороне. Итальянское tradurre. И положил пластину на стол.

– Переводить, – сказал он. – Tradurre.

И в тот миг, когда он оторвал ладонь от пластины, она начала вибрировать.

Все потрясенно смотрели, как пластина все сильнее и сильнее трясется. Это было ужасно. Пластина словно ожила, как будто в нее вселился какой-то дух, отчаянно пытающийся вырваться на свободу или хотя бы расколоть ее на части. Она не издавала никаких звуков, кроме яростного стука об стол, но Робин услышал в собственном разуме мучительный крик.

– Словесная пара «переводить» создает парадокс, – хладнокровно объяснил профессор Плейфер, когда пластина начала трястись с такой силой, что подскакивала над столом, как в судорожном припадке. – Пластина пытается создать чистый перевод, соответствующий смыслам, заложенным в каждом слове, но это, разумеется, невозможно, потому что идеальных переводов не существует.

В пластине возникли трещины, которые разветвлялись и расширялись.

– Энергии словесной пары некуда деться, кроме как в саму пластину. Возникает непрерывный цикл,