Золотое время - Ирина Сергеевна Богатырева Страница 48

Так вот почему он решил, что она жива, догадывается Ильдар. Вот почему так стремился сюда снова. Белый здесь был тогда же и знал, что в подвале уже на следующий день не было никого. Это он, дурак, поперся на кладбище – потому что для него она давно мертва.

А она не мертва. С ней непонятно что случилось.

Дверь захлопнулась, тайна оставалась тайной – и тогда, и сейчас.

– Успешно, Ильдар Ниязович?

Сережа Комаров из машины на сей раз не выскочил, но дверцу ему открыл, перегнувшись со своего водительского.

– Вполне.

Сразу тронулись. В начинавшихся сумерках мутно белеет бок часовни. Женщина, с которой он говорил – зачем-то успел узнать, как ее зовут: Ольга Михайловна, – спускается по дороге в другую сторону.

– Перекусить хотите? – Сережа кивает на пакет между креслами. – Ряженка, булки какие-то. Колбасу брать не стал, вдруг вы свинину не едите. Пирожки там еще были жареные, но я их тоже… Не стал брать.

Ильдар чувствует, что голодный. Понимает, что Сережа врет – слопал и колбасу, и все пирожки сам, – и отчего-то становится весело от этого незамысловатого, почти детского вранья.

– Все в порядке. Ряженка – самое то.

Он чувствует себя так, будто получил что-то ценное, важное, оно теперь с ним, увозит его домой почти осязаемое. Что это? То, чего он уже однажды избежал, – на черной трассе и потом, когда сюда возили Белого, когда все могло открыться?

Или просто про Настю – что Настя в городе?

– Магаз у них чудной, – болтает Сережа, руля на колдобинах дороги. – Армяшки держат. Коньяк хороший, представляете, возят прямо из Еревана. В такой-то дыре – смотрю, нормальный коньяк. И цена вменяемая. Я отцу прихватил, на днюху подгоню, он у меня ценитель. Разговорился с одним, знаете, что рассказал. Они здесь уже двадцать лет. Сначала тут другой магаз был, старый, советский еще. Сейчас от него фундамент один и груда мусора, никак не растащат. Будем проезжать, покажу. Там в девяностых грохнули продавщицу. Грабить пришли, думали, не будет никого, а она возьми и явись до начала смены. Ее и грохнули, из дробовика, охотники были, тупо за водкой ведь шли перед охотой. Жуть! В этот магазин люди ходить перестали. Боялись, чего ли. Продавщица эта еще какая-то не такая, они ее шаманкой считали, прикиньте! В общем, забросили магаз, у них тут еще один есть, на другом конце деревни, вот туда ходили, а этот загнулся. А армяне приехали как раз, большая семья. Решили – место хорошее, возле трассы. Построили новый магазин, а тот разобрали. А то там жуть какая-то творилась, представляете: призрак поселился! Прям натуральный. Дверьми хлопал, скулил по ночам. Люди зайдут – никого. Целую зиму, говорят, так было. А потом, весной, нашли там бомжиху. И не просто – беременную, прикиньте! Откуда она взялась, не понял никто. Они заметили, что продукты пропадают. Не много, а так, по мелочам. У них склад еще там был вроде как. В общем, стали следить и нашли ее – она там как-то жила, без света, без отопления, хорошо, что уже весна, не мороз. Беременная, говорит, была, брюхо уже – во! А кто такая, откуда – ничего не помнит, прикиньте! И что-то с ней там не так, фельдшерица осмотрела: в город надо, говорит. Так и отправили в город, а развалюху сожгли, магазин, в смысле, старый. Чтобы не мешался больше. Да вон там! Видно еще, что было что-то, трава, говорит, только год как растет.

Они выворачивают на трассу. «У Алены» светится неоново-алым в сгущающейся темноте. Больше не видно ничего, ни остова, ни холма, ни прошлого.

– Сережа, ты меня в городе до музея подбрось.

– Какого?

– Краеведческого. Знаешь? Который в старой усадьбе. На проспекте.

– А, это да. Знаю. Так не успеем же, Ильдар Ниязович. Он до скольки? Время – пятый час, еще ехать, потом в центре могут пробки.

– Это неважно. Ты меня там высади, и все.

– Будет сделано.

Надо поспать. Надо просто поспать.

Он откидывается в кресле и закрывает глаза.

Просыпается с больной головой, легкости, которую увозил с собой из Буева, как не бывало. Вокруг уже город. Центр. Они стоят на светофоре на перекрестке главного проспекта. Через сквер виден белый забор усадьбы.

– Музей, Ильдар Ниязович.

– Спасибо, Сережа. А это там что?

Он всматривается в забор. Внизу что-то нарисовано – какие-то животные. Проследив за ними взглядом, он видит вход в подвал.

«БарДо» – светится вывеска.

– Клуб какой-то? Музыка, что ли?

– Да нет, это что-то буддистское. Ну, буряты. Я не секу.

– Бардо, бардо… Знакомое что-то.

Они выезжают с перекрестка. Сережа ловко выворачивает из крайнего ряда и паркуется недалеко.

– Рад был познакомиться! За автограф – спасибо.

– Бывай.

Он выходит на воздух. После сна в машине качает. В голове шумит. Там еще мечутся обрывки неприятных видений – то ли из собственного прошлого, то ли из услышанных разговоров. Ему кажется, он сто лет не говорил так много со случайными людьми, как сегодня. Настя на кладбище, бомжиха в разрушенном магазине, Ольга Михайловна снимает желтые перчатки, Сережа Комаров… Кажется, приснился даже выдуманный дядя, он был подозрительно похож на Белого, та же мерзкая лысина с белесыми подтеками.

Бардо, бардо… Что за знакомое слово…

Музей закрыт, закрыты даже ворота. Другого он и не ожидал. Зачем сюда приехал? Надо было сразу домой. Теперь такси брать.

Он достает телефон, взгляд падает на экран, но летит ниже – и упирается в нарисованное на парапете животное. Белый кролик с красными глазами, вот это кто – белые кролики, они бегут туда, в черную подвальную дверь.

Бардо.

Он кладет телефон в карман и шагает к двери.

Бардо

Зотан улетел к богам. Но как его унесло к ним? Почему крыло смогло промчаться наверх по течению Сэгэде? Это же невозможно! Впрочем, само крыло тоже невозможно, как и железная птица, с которой его переняли, невозможна в наших лесах. Варна делал невозможное. Невозможное делал и Вонг – идешь в лес, не забудь его имя. Кто бы еще отправил Зотана вверх по реке Сэгэде, чьи воды мельчают, чье течение чахнет?

Лишь бы я не опоздала. Страшно представить, сколько зла может наделать заблудший дух в чужих землях. Я винила себя, что не догадалась обо всем раньше. Но как я могла? То, что уже случилось у богов, еще даже не созрело у нас. И сколько теперь там прошло