Падчерица смерти - Дана Арнаутова Страница 47

Так вот что чувствуют те, кто совершает подлость с доверившейся им девушкой?! Когда кровь кипит так, что невозможно смотреть ни на что, кроме нее. Думать о чем-то ином, кроме мягкости и нежности ее губ, запаха волос и кожи, теплого чистого дыхания и ярких доверчивых глаз… Ради Претемной, девочка, ведь я же старался не замечать, как ты на меня глядишь, как провожаешь взглядом и прячешь его, стоит встретиться с тобой глазами. Адептки часто влюбляются в преподавателей, это общеизвестно, и любой, у кого есть хоть капля порядочности, никогда не воспользуется этим. Но…

В окно, приоткрытое еще вечером, потянуло прохладным ветерком. Что-то легко ударило в висок Грегора, запуталось во влажных волосах, которые он не стал стягивать в обычный хвост, позволяя им высохнуть. Он успел почувствовать, как шевелится прядь у виска, и тут Айлин сказала тем же тихим и словно невесомым голосом:

– Пчела, милорд. Осторожно, укусит…

И медленно, будто через магический щит, потянулась к его голове.

Тонкие пальчики успели коснуться его волос, а основание ладошки – задеть щеку. Грегор поймал запястье девушки, совершенно не думая. Просто перехватил быстрым движением руки и прижал к губам, не отводя взгляда от ее лица, прозрачно-бледного и усыпанного густым золотом веснушек.

Айлин Ревенгар не сказала ни слова, только глаза расширились еще, как бы невозможно это ни выглядело. Шальная ядовитая зелень…

Будто во сне Грегор сделал еще шаг навстречу, последний, и его рука легла на плечо девушки так легко и естественно, будто ей там было самое место, и непонятно почему это не случилось раньше.

«Это все карвейн, – успел беспомощно подумать Грегор. – И предательство той…»

Он торопливо оборвал последнюю мысль, чтобы даже именем убившей его любовь женщины не испачкать то, что смотрело на него из глаз Айлин Ревенгар.

Губы у нее оказались именно такими мягкими и нежными, как он представлял. И доверчиво прильнувшее к нему тело – покорным, податливым. Исступленно покрывая поцелуями лицо Айлин, Грегор развязал ало-фиолетовый шнурок на вороте ее мантии и увидел, что грудь девушки ниже ключиц, над белой кружевной пеной сорочки, покрыта той же самой золотой россыпью веснушек. Никогда, ни у одной девицы он не видел подобного. Так трогательно, так щемяще беззащитно и невероятно чувственно.

– Айлин… – простонал он, чудовищным усилием оторвавшись от нее. – Мы не должны… Простите! Это неправильно…

«Все правильно, – шепнули демоны из глубины его сознания, той самой бездны, дна которой он наконец-то достиг. – Все именно так, как и должно быть. Она тебя любит. Она никогда не предаст. Чистая, совершенная, нежная и целомудренная…»

– Я люблю вас… – шепнула Айлин, и в ее расширившихся блестящих зрачках заплясали огоньки от единственной свечи, что вот-вот должна была погаснуть.

Словно в том же тяжелом сладком сне, на грани между горячечной мужской грезой и кошмаром, Грегор подхватил ее на руки и пронес дюжину шагов до двери в спальню. Не ахнув, не всхлипнув, девчонка прижалась к нему, обвив шею руками так, будто Грегор спасал ее от смертельной опасности.

В спальне он поставил ее на ноги и щелчком пальцев зажег свечи в шандале у кровати. Их было целых три, и после полумрака кабинета яркий свет резанул по глазам. Спохватившись, Грегор потушил пару, снова оставив одну. Айлин стояла, опустив руки вдоль тела, глядя на него с тем же доверчивым ожиданием, словно лань под направленной на нее стрелой, и Грегор содрогнулся от чудовищности того, что делает, но остановиться уже не мог. Это было исцелением от безумия, кривляющегося в темном стекле зеркала, пока Грегор пил, спасением от тьмы, ворочающейся в глубине его души.

Когда он обнял Айлин, она снова закинула руки ему на шею, неловкая и восхитительная в своей явной неумелости. Такая невинная… И когда он, собрав ладонями ее мантию, потянул плотную ткань наверх, чтобы снять через голову, девушка наконец ахнула, коротко и тихо, невозможно сладко. А потом осталась стоять перед ним светлая, будто сияющая. Тонкая полотняная сорочка, под которой угадывались очертания груди и талии, стройные бедра и длинные ноги в панталончиках, а ниже – полотняные же чулки…

У Грегора пересохло во рту, стоило представить, что вот это все нужно и можно сейчас снять. То есть рубашку надо, разумеется, оставить… Оскорбить Айлин полной наготой, словно падшую женщину?! Немыслимо!

Он опустился перед ней на колени, смутно вспоминая, что следует развязать подвязки на чулках. Напряженными до боли пальцами справился с шелковыми ленточками, зелеными, в тон глазам, словно кто-то мог их когда-то увидеть, кроме самой Айлин. Едва удержался, чтобы не коснуться губами округлых нежных коленей над тонкими лодыжками, но снова вспомнил о том, что девушка целомудренна и может испугаться любого лишнего прикосновения…

Когда панталончики, отороченные внизу трогательной полоской кружев, упали на ковер вслед за чулками, Грегор чуть не застонал, увидев узкие ступни с изящными пальчиками. Заставил себя отвести взгляд и поднялся с колен, мучительно думая, можно ли снять лиф, не снимая тоненькой рубашки-камизы. Корсета, как большинство придворных дам, Айлин не носила – и хвала Претемной! Ничто в ней не вызывает фальшивое чувственное желание, оскорбительное для женщины!

Заведя руки за спину Айлин, он попытался нащупать застежку ее лифа через рубашку, но тонкая скользкая ткань мешала пальцам, и Грегор не стал продолжать. Он убрал руки, и тут Айлин, закусив губу и опустив взгляд, сама потянулась назад, что-то сделала – и ее грудь, освобожденная из плена, приобрела под полотном камизы такие мягкие, волнительные очертания, что у Грегора закружилась голова. Совершенство. Она – совершенство, которого он не заслуживает!

Поведя плечами, Айлин выскользнула из лифа, оставаясь в камизе, и узкая кружевная полоска упала вниз вслед всему остальному. Подняла голову, и Грегор снова нежно и восхищенно поцеловал ее губы, чувствуя, как они пересохли от волнения. Запах от ее кожи и волос дурманил рассудок, пьянил сильнее, чем карвейн, и Грегор пил его, как пил бы воду, умирая от жажды…

А потом он снова подхватил ее на руки и сделал шаг к постели, чувствуя себя бесстыжим мерзавцем, негодяем без чести и совести, но понимая, что не отдаст эту девушку никому. Хватит! Он и так слишком долго отходил в сторону, уступая любовь чувству чести, дружбы и верности сюзерену. И какова была награда за честь и верность? Айлин – его. И он положит жизнь на то, чтобы сделать ее счастливой.

Свеча погасла,