Вавилон. Сокрытая история - Ребекка Куанг Страница 43

– Конечно, – поспешил ответить Робин. – Сколько тебе нужно?

– Я бы не стал просить, но стоимость триместра… С нас взяли дополнительно за препарирование трупов по анатомии, и я…

– Можешь даже не говорить. – Робин сунул руку в карман, вытащил кошелек и начал отсчитывать монеты. В этот момент Робин показался себе ужасно напыщенным: он только утром получил у казначея стипендию и надеялся, что Джеймсон не решит, будто он всегда ходит с таким набитым кошельком. – Этого хватит хотя бы на еду?

– Ты просто ангел, Свифт. Я отдам в следующем месяце, сразу же. – Джеймсон вздохнул и покачал головой. – Вавилон. Он заботится о своих студентах, да?

Да, заботится. Вавилон не только богат, но и уважаем. Их факультет был, безусловно, самым престижным в Оксфорде. Именно Вавилоном хвастались первокурсники, показывая приехавшим погостить родственникам университет. Именно студент Вавилона неизменно выигрывал ежегодную премию ректора Оксфорда, присуждаемую за лучшее стихотворение на латыни, а также стипендию Кенникотта для изучающих иврит. Именно студентов Вавилона приглашали на специальные приемы[39] с политиками, аристократами и богачами, которые составляли основную клиентуру факультета. Однажды прошел слух, что на ежегодном приеме в саду факультета будет присутствовать сама принцесса Виктория; это оказалось неправдой, но принцесса подарила Вавилону новый мраморный фонтан, который через неделю установили на лужайке, и профессор Плейфер устроил так, чтобы фонтан выстреливал высокие сверкающие дуги воды и днем и ночью.

К середине второго триместра, как и все студенты до них, Робин, Рами, Виктуар и Летти пропитались невыносимым превосходством университетской элиты. Их забавляло, как новички, которые в буфете относились к ним свысока либо игнорировали, начинали заискивать и жать руки, когда они рассказывали, что изучают теорию перевода. Друзья как бы случайно упоминали, что у них есть доступ в салон для отдыха, очень красивое и недоступное другим студентам помещение, хотя, по правде говоря, они редко проводили там много времени, поскольку трудно вести даже обычный разговор, когда в углу храпит морщинистый профессор.

Виктуар и Летти, теперь понявшие, что присутствие женщин в Оксфорде – скорее всем известная тайна, чем явное табу, начали потихоньку отращивать волосы. Однажды Летти даже появилась в буфете в юбке, а не в брюках. Студенты перешептывались и указывали на нее пальцами, но персонал не проронил ни слова, и ей подали три блюда и вино без каких-либо происшествий.

Но во многом они оставались здесь чужими. Никто не обслужил бы Рами в их любимых пабах, если бы он пришел первым. Летти и Виктуар не могли брать книги из библиотеки без присутствия студента мужского пола, который мог за них поручиться. Владельцы магазинов принимали Виктуар за горничную Летти или Робина. Портье регулярно просили всех четверых не ходить по лужайке, в то время как другие мальчики преспокойно топтали якобы нежную траву.

Более того, им всем потребовалось несколько месяцев, чтобы научиться говорить как оксфордцы. Оксфордский английский отличался от лондонского и появился в основном за счет склонности студентов искажать и сокращать все подряд. «Магдалина» произносили как «Мадлен»; по тому же принципу улица Сент-Олдейт превратилась в Сент-Олд. Летние каникулы сократили до Летних. Новый колледж стал Новым; колледж Сент-Эдмундс стал Тедди. Прошло несколько месяцев, прежде чем Робин привык произносить «универ», когда имел в виду Университетский колледж. Пирушкой называли вечеринку с множеством гостей; «скворечником» называли деревянный ящик, куда поступала почта.

Оксфордские традиции также подразумевали целый ряд негласных правил и условностей, которые, как боялся Робин, он никогда не поймет до конца. Ни один из его друзей не мог разобраться, например, в правилах этикета для визитных карточек, или как проникнуть в студенческий круг общения, или как функционирует множество разных, но пересекающихся уровней этой системы[40]. До них постоянно доходили слухи о бурных вечеринках по ночам в пабе, выходящих из-под контроля, о собраниях тайного общества, чаепитиях, где некий имярек нагрубил своему наставнику или оскорбил чью-то сестру, но сами они никогда не были свидетелями этих событий.

– Почему нас не приглашают на пирушки? – спросил Рами. – Они восхитительны.

– Я не пью вино, – заметила Виктуар.

– Ну, мне просто интересна сама атмосфера…

– Это потому что ты никогда сам не устраивал пирушки, – сказала Летти. – Тут же все должно быть взаимно. Кто-нибудь из вас отправлял кому-то свою визитную карточку?

– Кажется, я никогда даже не видел визитной карточки, – ответил Робин. – Это что, особое искусство?

– Ну, они выглядят довольно просто, – сказал Рами. – «Пенденнису, эсквайру. Мерзкое чудовище, приглашаю тебя сегодня на попойку. Проклинаю тебя, твой враг Мирза». Разве не так?

– Очень изящно, – фыркнула Летти. – Неудивительно, что ты не принадлежишь к сливкам местного общества.

Они определенно не были университетской элитой. Даже белые «балаболы», которые учились на курс старше, не принадлежали к элите, потому что в Вавилоне все студенты были слишком загружены учебой, чтобы вести светскую жизнь. Оксфордской элитой можно было назвать только второкурсника универа Элтона Пенденниса и его друзей. Все они были джентльменами и вносили высокую плату за обучение, чтобы избежать вступительных экзаменов и пользоваться определенными привилегиями. Они сидели за лучшим столом в буфете, жили в хороших квартирах, не таких, как пансион на Мэгпай-лейн, и играли в снукер в салоне для отдыха, когда вздумается. По выходным они развлекали себя охотой, теннисом и бильярдом, а каждый месяц отправлялись в экипаже в Лондон на званые ужины и балы. Они никогда не делали покупок на Хай-стрит; все модные новинки, сигары и прочее им доставляли прямо из Лондона торговцы, которые даже не называли цен.

Летти, выросшая в окружении таких молодых людей, как Пенденнис, выбрала его компанию в качестве темы для постоянного потока язвительных замечаний. «Богатые мальчики учатся на отцовские деньги. Могу поспорить, они никогда в жизни не открывали учебник». «Не знаю, почему Элтон считает себя таким красавчиком. У него девичьи губы, зачем он их выпячивает?» «Эти двубортные фиолетовые сюртуки выглядят нелепо». «И не понимаю, почему он говорит всем, будто у него отношения с Кларой Лилли. Я знаю Клару, и она обручена со старшим сыном Вулкоттов…»

И все же Робин не мог не завидовать тем, кто родился в этом мире и безупречно говорил на его языке. Глядя, как Элтон Пенденнис с друзьями прогуливаются и шутят на лужайке, он не мог не представить хотя бы на мгновение, каково быть частью этого круга. Он стремился к такой же, как у Пенденниса, жизни не столько ради материальных удовольствий – вина, сигар, одежды, ужинов, – сколько ради уверенности в том, что в Англии ему всегда будут рады. Если бы