Мертвые земли Эдеса - Софья Шиманская Страница 41

Стыд сковал виски раскаленным венком. Бранных слов двух языков, которые Луций знал, не хватало, чтобы обругать себя в должной мере. Отчаяние расползалось как гангрена. Воспоминания о собственных словах всплывали перед глазами и заставляли Луция жмуриться до боли в глазах. Во что он превратился? Что за истерику он вчера устроил? Надо же было так опростоволоситься. Он напряженно вслушивался в тишину спальни. Конечно, Орхо ушел. Луций бы тоже бежал от себя, как от пожара.

Шорох и металлический звон заставил его распахнуть глаза. Орхо принес таз с водой и сразу ушел в сторону поместья. Остался, значит.

Луций не смог понять, лучше ему стало от этого факта или хуже. Но он придал ему сил, чтобы наконец подняться. Луций окунулся головой в ледяную воду и, даже не вытираясь, сгреб со стола кипу документов, которые давно его ждали. Час мучительного стыда лучше всего подходил для того, чтобы ими заняться. Он сбежал. Снова. Как мальчишка, через дыру в заборе.

Сырой цепкий ветер хлестнул по мокрым щекам отрезвляющей пощечиной. Тусклый намек на рассвет где-то за пеленой облаков окрашивал еще темное с ночи небо бурым. Луций двинулся к табуларию окружным путем. Лавировал в потоке серых фигур – рабы спешили на рынки, чтобы закупить для хозяев свежий завтрак, и настороженно косились на вставшего ни свет ни заря патриция, который выглядел на хмурых улицах белой и очень помятой вороной.

В термополии у ворот Патрицианских кварталов Луций купил огромную хрустящую лепешку с изюмом, политую сливочным маслом, и кувшин горячего медового молока с пряностями. От их запаха желудок требовательно сжимался и урчал. Молоко было густым и сладким. Оно пахло кардамоном, анисом и насыщенным горьковатым горным медом. Пряное послевкусие обволакивало горло и согревало, но не как вино, жгучим штормовым валом, а ласково и деликатно. Доев лепешку и облизнув пальцы, он почувствовал, что мирская пища наконец вернула ему ощущение собственного тела. Разуму легче не стало. От позора не существовало ни заклинаний, ни снадобий.

Не удержавшись, он захватил еще один кувшин чудесного напитка и, грея пальцы об глиняные бока кувшина, добрался до табулария. Уютно устроившись за столом между дальними стеллажами, он вывалил на стол гору свитков и погрузился в чтение, пытаясь найти, чем увлечь свою дурную голову.

Первые несколько часов дурная голова отказывалась концентрироваться хоть на чем-то, кроме самоуничижительного прокручивания вчерашнего вечера, и он невидящим взглядом скользил по строчкам. А потом он что-то заметил.

Марция. Все дело было в Марции.

Нащупывая след, он торопливо перебрал документы. Пытался их худо-бедно рассортировать на узкой столешнице. Из дома он приволок все – и теперь злился на себя за беспорядок. На пол полетели наброски конструкций печатей, выдержки из легенд об основании Эдеса, сочинение о Левкиппе, которое Луций зачем-то хранил еще со времен гимназии. Наконец, его взгляд упал на исписанную мелким почерком таблицу. Это был свиток, который дал ему Марк Центо. Что-то о пропаже провизии. Луций задержал дыхание, чтобы не спугнуть мысль.

На маленьком столе не хватало места. Недолго думая, Луций спихнул все на пол и принялся разворачивать пергаменты. Он едва не урчал от нетерпения. Перед его глазами вырисовывалась занятная картина. Он подскочил и, осторожно переступая через бумаги, метнулся к полке с картами. Вот оно! Теперь все сходилось.

Луций явственно ощущал запах грандиозного скандала. Он схватил чистый лист и, едва не надрывая его стилусом, выписал объемы поставок, которые превышали фактически собранный урожай более чем вдвое. Тем не менее отчеты, скрывающие эту ложь, магистраты подписывали год за годом. И все эти магистраты вели к одному высокопоставленному семейству.

Луций, откинувшись, торжествующе щелкнул языком и расчертил Печать Сохранения.

– Konservu ĝin por posteuloj, – с нежностью проворковал он, сдувая печать на пергамент.

Документ переливался глянцевым блеском. Луций поднял его с пола и, все еще не веря в свою удачу, перечитал. Сомнений не осталось.

В его руках была судьба соперника его брата на выборах, Авла Овикулы.

Стоит отдать этот пергамент брату – и тот станет консулом по щелчку пальцев, а семейство Овикула еще десяток лет не оправится от позора. Главный конкурент партии Корвинов будет повержен. Простой листок с цифрами был бесценен.

Нельзя было допустить, чтобы он попал в руки Публия.

Луций свернул свиток и спрятал его под туникой за поясом. Тайна сулила головокружительные возможности. Собрав отчет и очистив стол, Луций глубоко вдохнул и направился в курию.

* * *

Луций качнулся на стуле. Тот укоризненно скрипнул. Поймав короткий взгляд Публия, он уселся ровнее и от скуки принялся изучать взглядом кабинет брата. Кабинет был органичным продолжением своего владельца – вызывающе белый, педантично вычищенный и кошмарно при этом захламленный. Почти всю стену занимал стеллаж с десятками ячеек, где ровными пирамидками лежали рассортированные свитки, но на последнем ряду документы были напиханы как попало и с явным раздражением. На столе – ни единой лишней вещи, зато в широком блюде на триподе сбоку – груда хлама. Зачем претору точильный камень? Откуда у него целая россыпь наградных фалер? Луций никогда толком не понимал своего двоюродного брата, но предпочитал ни о чем его лишний раз не спрашивать. Публий был старше его почти на двадцать лет, хоть и выглядел, как и все патриции с Третьим Тавро, довольно молодо. Близкими друзьями они быть не могли.

Брат кашлянул, привлекая внимание Луция. Он наконец закончил читать его отчет.

– Блестяще. Отличная работа, но с этим, – Публий двумя пальцами потряс листами с речью, которую Луций подготовил в порыве энтузиазма, – я справлюсь сам.

– Я не сомневался в тебе, просто увлекся. – Луций забрал листки. Он не слишком рассчитывал на то, что брат использует его слова, но ожидал большего внимания. – А что с ней не так?

– Ты перебарщиваешь с паническими настроениями, – на усталом лице Публия появилась относительно живая ухмылка, что было редкостью, – от такой речи Сенат примет решение бежать на юг. Нам же нужно побудить их двигаться в наступление на север. Ты совершенно неверно расставил акценты, как будто сам не понимаешь, зачем мы это делаем.

Луций промолчал. Он правда не понимал.

Публий некоторое время изучал его лицо, наклонив голову набок, и вдруг поднялся.

– Пожалуй, я поступил не совсем верно, оставив тебя работать с отчетами. – Он обошел стол и положил руку Луцию на плечо. – Мне стоило чуть больше посвящать тебя