За что наказывают учеников - Наталья Сергеевна Корнева Страница 39

И не какой-нибудь рядовой небожитель вроде Алейрэ, которого ему, Красному Фениксу Лианора, позволительно было поприветствовать простым кивком. Пред ним был тот, при виде которого благоговейно падали ниц даже обитатели Надмирья — сам Илиирэ, небожитель высшего ранга, управитель богов, хозяин вечерней зари и брат-близнец падшего бога Инайрэ. Красота его была словно зимнее солнце: строгий лик по выразительности не отличался от лика ледяной статуи.

В храм Закатного Солнца явился вечный и пресветлый владыка миров, которому, собственно, и был посвящен этот храм.

На несколько мгновений Элирий перестал дышать. А потом, едва придя в себя от потрясения, сошел с пьедестала и распростерся перед высоким гостем, в знак глубочайшего почтения коснувшись лбом холодных каменных плит. Длинные узкие ленты и полы верхней мантии с вязью пылающих красных солнц расстелились далеко позади него.

— Поднимись, Красный Феникс Лианора, трижды рожденный, вернувшийся из великого запределья, хранитель истинного цвета. — Напевный голос Илиирэ звучал как несколько голосов, слитых в божественный унисон: звуки священной речи ли-ан затекали прямиком в сердце, не встречая преград, точно прохладная ртуть, которая везде находит дорогу. От ртутных слов сердце отяжелело и, кажется, почти перестало биться. — Отрадно вновь видеть тебя среди живущих.

Элирий молча повиновался, не ожидая ничего хорошего от внезапного визита божества, которому долгие годы возносил он свои смиренные молитвы. Поднимаясь на ноги, Красный Феникс вдруг подумал, как, должно быть, дурно почувствовал себя Яниэр от того унижения, которому они с Игнацием демонстративно подвергли Первого ученика.

— Помнишь ли ты наш с тобою нерушимый завет? — Серебряные глаза Илиирэ полыхали бледным пламенем, серебряные волосы слегка развевались от исходящей от верховного божества лучистой энергии, напоминая крылья зимних птиц. Долго смотреть на него было невозможно, ровно так же, как и смотреть на первоогонь, по природе своей испепеляющий все живое.

— Конечно, пресветлый владыка миров, — предупредительно отвечая на этот почти риторический вопрос, Элирий склонился в сообразном случаю поклоне, а именно самом низком, самом почтительном поклоне из тех, что мог выполнить, оставаясь на ногах.

В прежние времена небожители нередко показывались людям, а некоторые даже проживали на Лианоре постоянно, обзаведясь дорогими их сердцу возлюбленными. Но то были дела давно минувших дней. С тех пор все на свете изменилось, и обитатели Надмирья стали так же недосягаемы, как звезды в ночном небе. После явления карающих божеств и гибели Лианора небожители и вовсе прекратили вмешиваться в земные дела.

По правде говоря, это было скорее благом. Времена Лианора прошли, кровь Первородных выродилась, и отнюдь не каждый смертный смог бы выжить при прямом контакте с небожителем высокого ранга.

Исключение было сделано только для его светлости мессира Элирия Лестера Лара, когда в построенный им храм Закатного Солнца в один прекрасный день, ставший началом новой эпохи, на глазах всего Ром-Белиата снизошел благодатный огонь, зримый символ благословения небожителей. Тогда же Илиирэ лично предстал пред ним и объявил священную волю: своею властью владыка миров даровал Совершенным помилование и новую надежду, а также назначал верховного жреца храма Закатного Солнца своим наместником на земле. Из ныне живущих один только Красный Феникс удостаивался чести воочию лицезреть лик верховного божества и внимать высочайшим повелениям.

Так закончились Сумерки и началась благостная и спокойная эпоха Красного Солнца, эпоха Второго Рассвета.

Прежнее тело его светлости мессира Элирия Лестера Лара мало чем уступало телу небожителя, и, когда Илиирэ явился ему в первый раз, он не испытал затруднений. Но сейчас, в гораздо более слабом воплощении Красному Фениксу пришлось несладко. Выносить такое близкое присутствие, выдерживать неизмеримое могущество демиурга было подобно тому, как сгорать заживо в чистейшем солнечном огне. Захлестываемое этим предвечным огнем, словно сосуд — горячим пряным вином, сердце томилось, мучительно истекало им, не в силах его вместить.

Оставалось только одно: призвать все вернувшиеся на данный момент способности и войти в самую глубокую из доступных концентраций. Нужно опустошить себя, наполнить себя пустотой. Нужно стать абсолютно пустым, бездонным, чтобы сила верховного божества не затопила сердце до краев и не разрушила его.

— Не утруждай себя избыточным поклонением, которое пристало простым смертным, — без всякого выражения произнес Илиирэ, посмотрев на него долгим взглядом. Небожитель нанизывал слова так, как нанизывают полновесные бусины на нить священных четок. — Мы разрешаем тебе стоять в нашем присутствии, а значит, в наших глазах ты по-прежнему верховный жрец и наш наместник на этих землях. Твоими устами боги произносят свою волю, а значит, твое место высоко. Мы ведь не похожи на нашего необузданного брата, одержимого властолюбием, жаждавшего лишь одного — утвердить в земном мире свое единоличное господство. Он обращался со всеми вами, как с рабами. Но мы проявляем великодушие, не так ли, Красный Феникс Лианора?

Сейчас, как и в тот приснопамятный день, когда на храм Закатного Солнца снизошел благодатный огонь, пресветлый владыка Надмирья Илиирэ возвышался над ним в поистине беспредельном великолепии. Серебряные одеяния, расшитые сложными витыми узорами, слегка покачивались: верховный бог величаво парил в воздухе, совсем немного приподнимаясь над полом. Элирий припомнил, что его Второй ученик от рождения также обладал этой божественной способностью, однако редко пользовался ею, предпочитая крепко стоять на ногах.

Повинуясь желанию верховного божества, Элирий обратился мыслями к образу Денницы, падшего темного бога. По натуре они с братом и вправду значительно отличались друг от друга…

Каждое слово Инайрэ было тяжеловесно, каждое слово острием клинка метило точно в сердце, заставляя трепетать от ужаса и подобострастия, а если нужно, то и от боли.

Голос Илиирэ же просто тек, широко и вольготно, заполняя собою все, и в нем так легко, так сладостно было захлебнуться и утонуть, отдав владыке свое сердце добровольно.

Или почти добровольно.

— Все именно так, как говорит пресветлый владыка миров, — с чувством подтвердил Элирий, на сей раз предусмотрительно воздержавшись от поклона — тот не был угоден божеству. — Милосердие, великодушие и доброта управителя богов переполняют мое сердце благодарностью и любовью.

Пригвожденный к месту серебряной стрелою взгляда, Элирий стоял, не в силах пошевелиться. Изнемогая от столь близкого присутствия демиурга, он замер на самой границе экстаза, готовый провалиться в него в любое мгновение, и только крепость собственной воли и снисходительность благоволящего ему пресветлого владыки миров удерживали его в рамках достоинства. Малейшее движение мысли Илиирэ — и он потеряет себя, обратится в ничто…