За солнцем - А. Кластер Страница 3

Несколько раз его окликали. Ткачиха Юнман подозвала расспросить, как дела в каньонах и какие планы у Килча, а в награду за новости вручила Анкарату апельсин, красный, тяжёлый, как уходящее солнце, для квартала – сокровище, редкость; ювелир Имер спрашивал, не интересны ли матушке новые украшения, – показал цепи и кольца из червлёного серебра, но не подарил ничего. Китем и Шид, сыновья кожевенника Родра и друзья Анкарата, прошагали с ним почти до самого дома, перебрасывая друг другу флягу с разбавленным, недозревшим вином и последние новости: в квартале спрятался вор, приходила Стража из Верхнего города, заговорённое их оружие сверкало ярче, чем у наших, – вот бы такое стащить! Ским спрятала вора на своей крыше, так и не нашли, дураки.

Всё это время Гриз нависал за плечом длинной угрюмой тенью, молчал, смотрел в землю и по сторонам – Анкарат называл его имя, но, кажется, мог и не называть.

Распрощавшись с друзьями, Анкарат пробурчал:

– Если хочешь остаться здесь, научись разговаривать. Под землёй-то сколько болтал!

Гриз только пожал плечами – угловатым, странным движением. Словно птица пыталась расправить сломанные крылья. Почему он так изменился? Анкарат взглянул на стекавший к каньонам квартал. И квартал, и каньоны вдали осыпало множество искр-огней, но по земле тянулась длинная тень. Тень душной норы, руки с узловатыми пальцами, брошенного вслед проклятья.

Анкарат нахмурился, скрипнул зубами. Сказал:

– Решил что-то делать – делай, – и открыл дверь.

Этот дом был самым красивым в округе: из светлого камня, высокий – выше квартальной стены! С длинными окнами, гулкими потолками, с выцветшими, но ещё разноцветными занавесями на дверях и окнах. В небольшой пристройке жил Килч, там же пряталась его мастерская – оттуда тянулись и пронизывали дом нити магии, плыли по воздуху, колыхались, мерцали. Анкарат и мама жили на втором этаже – туда вела широкая лестница. На квадратных постаментах с двух сторон от неё стояли чаши с огнём. Этот огонь не угасал ни ночью, ни днём и на городские огни не был похож. Янтарный и чистый, осыпал комнату золотистыми брызгами-бликами. Его свет словно ослепил Гриза – он застыл на пороге с открытым ртом, даже за воротник забыл спрятаться.

– Не пялься, – посоветовал Анкарат.

– Но откуда здесь…

Дверь мастерской скрипнула, нити магии колыхнулись, заискрили над огнём и вокруг.

– Ты поздно сегодня. – Килч хмурился, старой тряпкой вытирал руки – от рудной пыли, золы и только сам знал чего ещё. Высокий, иссушенный временем, мамин учитель походил на дерево у края скалы. В левом глазу у него блестела увеличительная стекляшка в медной оправе – значит, он до сих пор работал, значит, сегодня тихо. Может, всё обойдётся. Да точно!

Анкарат подбежал к Килчу, протянул ему сумку с рудой – Гриз остался у двери. До сих пор он следовал за Анкаратом длинной тенью, а теперь сделался тенью оторвавшейся, запылённой духом каньонов.

– Это Гриз. Он вроде как колдун. Может, найдётся для него работа?

Килч подошёл ближе. Хмурился, всё комкал в руках свою тряпку. Бросил Анкарату укоризненный взгляд: «Сколько раз мы об этом с тобой говорили! Нельзя никого приводить сюда!» – но Анкарат решил не замечать.

– Что ты умеешь?

Гриз ссутулился, смотрел исподлобья. Отвечал тихо:

– Знаю древний язык… знаки… слышу землю… и… понимаю разное… про людей…

Килч вздохнул, но Анкарат не дал ему заговорить, выпалил:

– Он понял про меня! Сказал, что слышит огонь!

– Кто сказал?..

Над нитями магии, над янтарными бликами пролился медовый голос.

Мама стояла на третьей ступени лестницы, словно парила над залом. Платье алое, расшитое золотыми нитями, искристые бусы, серьги и кольца – и даже кулон, который Анкарат принёс с каньонного рынка, а ведь в первый миг швырнула его прочь, уверен был – не прикоснётся больше. И глаза у неё сверкали – не понять, хорошо или нехорошо. Одно слишком легко превращалось в другое.

Огонь танцевал, тянулся к ней, когда она скользнула меж медных чаш.

Подошла, обняла Анкарата – апельсиновый запах, мягкие руки, погладила по волосам. Анкарат заглянул ей в глаза – тёплые и лучистые, золотые. Это всё-таки был хороший свет.

– Что же ты, всем рассказываешь свою тайну?..

Или нет. Нехороший.

– Анкарат мне ничего не рассказывал, – вмешался Гриз, – я просто чувствую. Такая магия. Если это тайна – я никому не признаюсь.

Мама вскинулась, перебросила с плеча за спину одну из смоляных кос. Теперь глаза у неё горели.

– Клянёшься?

Анкарат хотел предупредить, но мамины руки сделались жёсткими, цепкими.

– Конечно, клянусь, – закивал Гриз.

– И принесёшь настоящую клятву?..

Огонь в чашах затрещал. Сквозь апельсиновый запах прорезался горький, дымный. Анкарат видел, как неподвижно горят мамины золотые глаза, как кровь отхлынула от лица Гриза, а птичий его взгляд бьётся о стены, путается в магических нитях.

Килч кашлянул, потёр запястье и мягко сказал:

– О тайнах и клятвах говорить рановато. Если хочешь работать – давай попробуем. А сейчас пора ужинать.

Ужинали в саду.

Ночь-река текла над колодцем двора, несла россыпи звёзд – белых, сиреневых, золотых. Вокруг плыл сладкий запах цветов, колыхался стрекот цикад. Увидев их стол, Килч незаметно покачал головой, а Гриз замер. Молодое вино и мёд, тяжёлые, гладкие фрукты, орехи, тонкие ломти мяса – такого ужина не увидишь ни в квартале вокруг, ни, конечно, в каньонах.

Еды в квартале было немного, почти вся она, кроме редких местных плодов, доставалась жителям подвяленной и помятой. Для поддержания сил люди пили волшебное зелье – называлось оно «сладкий шельф», но, по правде, было не сладким, а приторно-горьким. Раз в десять дней из Верхнего города приходила повозка в окружении Стражи. Загружалась возле каньонов, там же оставляла провиант для жителей квартала в обмен на нехитрые их товары. А перед тем как уехать, останавливалась возле дома Анкарата, оставляла ещё пару ящиков. Кажется, чтобы поразить гостя, мама принесла половину этих запасов, поэтому Килч хмурился. Возражать ей в таком настроении не стоило.

Мама и правда забыла о клятвах. Взгляд её размягчился вином и смехом. Она расспрашивала Гриза о каньонах – так, словно он был путешественником с края земли. И руда, и лестницы, и этажи скал, и редкие самоцветы – всё было ей интересно. В её расспросах рынки и жилища каньонов превращались в сказочные пещеры, волшебные гроты. Гриз отвечал неохотно. Отщипывал и расставлял по тарелке виноградины – кругами, квадратами, грубыми