Короли небес - Ричард Нелл Страница 28

Зачастую его мысли обращались к Лиге. От них он отгораживался волевой стеной, которую привык возводить с самого детства. Воспоминания об отце, братьях и дядьях были более губительны – слишком давние и глубокие, словно старые шрамы, что ноют на морозе.

– Встать, построиться! – рявкал дядя в одном из таких воспоминаний. Это было холодным осенним утром в разгар сбора урожая, и Оско с братьями и кузенами слезли с кроватей и поплелись во двор, чтобы взять в руки копья и щиты, сделанные для мужчин. Они смаргивали сон и сдерживали зевоту.

– Думаете, врагу есть дело до того, что вы устали? – рявкнул дядя Тимас.

– Нет, дядя, – хором ответили они.

– Думаете, он будет ждать, пока вы поссыте или пожрёте?

– Нет, дядя.

– Стена щитов, прямой угол. Выполнять.

Мальчики мгновенно повиновались. Большинство тренировались уже несколько лет и могли принять любую армейскую стойку.

– Двойная шеренга. Кругом.

Они двигались вместе, чётко, слаженно. Он тренировал их до тех пор, пока солнце не достигло пика, и ещё дольше.

– Заслон. Удар. Шеренга. Удар.

Команды постепенно превратились в приглушённые звуки сновидения, а может и кошмара. Даже дядя Тимас, который просто стоял и кричал, к вечеру обливался потом. Оско упал первым.

Он был самым юным, не более девяти лет, и его конечности дрожали целую вечность, пока у него наконец не подкосились ноги. Он постарался упасть подальше, чтобы не мешать остальным. Слёзы стыда заливали его щёки, пока он лежал в грязи, зная, что ему не позволят вернуться в строй. Нарушить строй в бою означало смерть.

Дядя Тимас ничего не сказал. Он продолжал рявкать команды, даже не глядя в его сторону. Закончив очередную серию упражнений, он склонился над Оско, снял шлем и почесал бритую голову.

– Ты сделал всё что мог, солдат, и упал в сторону, чтобы не мешать братьям. Я горжусь тобой.

Его братья и кузены подняли его, хотя сами были близки к тому, чтобы рухнуть на землю, а затем на неверных ногах побрели на пир, где их одобрительными криками встречали веселящиеся мужчины и где им даже разрешили выпить вина. Это был хороший день.

Оско часто моргал от сильного ветра, носящегося по безлесым полям. Он вновь и вновь как молитву повторял старую солдатскую походную песенку, пока она полностью не поглотила его разум. Ветер свищет, солнце жжёт, ливень хлещет, рано мне в гроб.

Но мысли всегда возвращались. Оско в тысячный раз вспомнил отравление Кейла – как он наблюдал за молчаливым дядей Тимасом в зале Магды вместе с остальными. Они стояли, не глядя на него, когда он отнимал власть у отца. И хотя воспоминания теперь превратились в тусклые образы и звуки, кое-что Оско помнил отчётливо: стыд в их глазах. Был ли это стыд за себя или за него, он не знал.

Солнце село. Солнце взошло. Оско шёл всю ночь и теперь, привалившись к скале, пил остатки воды. Он был уже близко – он это понял по тому, насколько сухим стал воздух и насколько жёсткой земля. Резко вздымались и опадали наранские холмы, тут и там виднелись редкие клочья травы – самых стойких её видов. Наконец Оско пересёк то, что большинство посчитали бы небольшой пустыней, но что его народ называл долиной, принуждая себя не облизывать потрескавшиеся губы.

Когда в поле зрения оказались голубые крыши Малвея, он наконец разрешил себе подумать о Лиге.

Есть вероятность, что у неё всё получилось. При помощи семьи и с толикой удачи ей бы удалось приручить Магду и захватить контроль над городом. Но это было маловероятно. У её Дома Хиртри могло не хватить сил или желания действовать быстро. Если это так, родственники Оско уже её схватили и разорвали в клочья подписанные документы, и тогда она сейчас, скорее всего, заперта в подземной темнице или отправлена обратно в храм. Или, заставил он себя признать, отослана в Наран рабыней.

Оско едва не кубарем скатился с последнего восточного холма, понимая, что идёт слишком быстро на ослабших ногах. Ему казалось, что мир формируется прямо вокруг него, и если он не поспешит, то упустит единственный шанс его изменить.

Он пересёк ручей, что протекал вдоль западных стен и который его народ звал рекой. Он сполна испытал чувство возвращения домой, несмотря на то, что, возможно, безопасно ему здесь не будет. За последние пять лет в Малвее он суммарно пробыл всего несколько дней – его отправили в Наран, поскольку он был вторым сыном и потому что у него был талант к языкам.

«Держи ухо востро, – говорил ему отец. – Обучись их обычаям и расскажи нам об их планах».

Тогда Оско не стал задавать вопросов. Он уехал, полный гордости, радуясь тому, что может быть полезным и помочь своему народу. Теперь же он задавался вопросом: а не отослали ли его, чтобы он не мешался. С детства даже братья считали его… чересчур ретивым. «Одержимым традициями», говорили они, кляня Наран.

Его называли маленьким посвящённым – сперва забавы ради, но спустя годы – уже с раздражением. Он отказался от выпивки, игр и богатства, нося лишь простые одеяния воинов-жрецов. Каждое мгновение каждого дня он тренировался в храме, в академии, в армии, пока на восемнадцатом году жизни его не пригласили в Священный Орден Посвящённых – на памяти служителей Ордена он был самым молодым послушником в истории.

Всё это он делал по одной простой причине – он всегда презирал Наран. С первого дня, когда он увидел «вербовщика», он их ненавидел, и это чувство лишь разгоралось, когда они ежегодно возвращались за юношами Малвея, с двуличными улыбками и жирными ладонями «прося» их следовать за ними в «знак дружбы». Он ненавидел их одежду, их пучки на голове, их макияж, их украшения, их громкие голоса и сопливую подхалимскую ложь.

Наранийцы бесконечно противились своим эгоистичным нравам и желаниям, и тем не менее проводили каждый миг в погоне за ними. Оско всегда видел стремление к завоеванию и порабощению, зарытое в глубине их душ, но им никогда не хватало достоинства прямо об этом заявить. За это их высокомерие, за их лицемерие Оско их ненавидел.

В темноте он вошёл в дом через главные ворота. Он собирался наблюдать за владениями своей семьи издалека – ему было известно множество мест, куда можно забраться и шпионить через