Сабля, птица и девица - Алексей Вячеславович Зубков Страница 25

— Знакомый обычай. Так и мои родители договорились для меня насчет невесты. Подрастет — женюсь.

Подошли к ратуше. Она представляла собой башню и пристроенный к ней большой дом со стенами без окон.

— Здесь в подземелье тюрьма, над ней кордегардия, — сказал Вольф, — Еще казна с казначеями и счетоводами, часовня и звонница. В амбаре рядом — склад провизии на случай осады.

— И для таверны место осталось? — Ласка показал на вывеску над одной из дверей.

— А как же. Ее кто-то из казначеев держит. Но нам не туда. Вон, смотри, справа у дома позорный столб, клетка и помост с плахой.

— У столба человек, и в клетке кто-то сидит.

— У столба вор, в клетке нечестный торговец. Плаха для убийц и грабителей. Мы туда идем, потому что там рядом Славковская улица, и дом Твардовского.

Надо полагать, Твардовскому принадлежал не весь большой каменный дом прямо на рыночной площади столицы.

— Здесь живет известный чернокнижник и алхимик Твардовский, астролог самого Сигизмунда Августа, если молва не врет, — сказал Вольф.

— Так вот просто живет на рыночной площади чернокнижник? — удивился Ласка, — И все знают?

— Кому стоит знать, те знают, — ответил Вольф, — Простаки, конечно, нет.

Пан Твардовский жил довольно скромно. Хотя и в столице, и в каменном доме. Но при доме конюшни у пана не было. За всю прислугу у него бегал один неприметный мужичок, почему-то попахивавший серой.

— Добро пожаловать, шановны паны, в мою скромную обитель! — сказал Твардовский, спустившись к гостям.

Рядом с паном к гостям вышел крупный петух, высотой и шириной не меньше, чем с табуретку. Ласка как-то видел великого князя, выходящего из терема. Рядом с князем с такой же грацией шла длинноногая борзая собака.

— Пан очень любезен, — ответил Вольф.

— Я смотрю, вы издалека. Пан в кафтане не из Московии случайно?

— Из самой Москвы, — ответил Ласка.

— Прошу за стол. Знаете ли вы, что такое настоящий польский обед?

— Примерно представляем.

— Обед должен состоять из четырех блюд, в том числе двух мясных и двух овощных, все на свежем сале.

Мужичок-слуга, опередив панов, метнулся в столовую. Не прошло и минуты, пока в дверь вслед за ним прошли хозяин и гости. На столе, накрытом белоснежной скатертью, их ждал еще горячий упомянутый польский обед, сервированный на три персоны. Половина каплуна, большой кусок отварной жирной говядины, квашеная капуста и вареный горох. И большой кувшин с пивом, судя по пене наверху.

В отличие от Чорторыльского, Твардовский стены гобеленами не увешивал и вообще никак жилище не украшал. Но даже в столовой у него кроме обеденного стола стоял стол, заваленный во много слоев бумажными и пергаментными свитками, а еще буфет со стопкой книг. Стоимость этого всего Ласка не мог оценить даже приблизительно. Если только прикинуть затраты труда писцов, чертежников и художников, но и тут цифры в вычислениях сразу же уходили за горизонт.

Неспешно поели. Ласка рассказал про жизнь в Москве, про новую стену и башни Китай-города, про удачно отбитый татарский набег.

— Мы к пану вот по какому делу, — Вольф уловил момент, когда наступило время поговорить по существу, — Один шановный пан из Литвы хотел бы стать виленским воеводой.

— Это не ко мне, это к Его Величеству, — ответил Твардовский.

— К которому? — спросил Вольф, — Или и вовсе к королеве?

— Лучше к Старому. Но без согласия королевы он не подпишет.

— А если за пана молодой король попросит?

— Могут послушать, — Твардовский повернулся и крикнул в сторону кухни, — Шарый, кто у нас сейчас виленский воевода?

Шарый — самая подходящее прозвище. По-польски «серый», а он и есть какой-то серый. Настолько серый, что и других примет не подберешь.

— Никого, — ответил слуга.

— А кто был?

— Альбрехт Гаштольд!

— А виленский каштелян кто?

— Юрий Геркулес Радзивилл!

В каждом польском воеводстве, да последнее время и в Литве по польскому образцу высшими чинами были воевода, как военная власть, и каштелян, как гражданская. Иногда представители высшей аристократии занимали по совместительству несколько воеводских должностей, как покойный Альбрехт Гаштольд, а на местности делами занимались их доверенные люди.

— Что же, на вакантную должность претендовать проще, чем на занятую, — задумчиво сказал Твардовский.

Он встал, прошелся по комнате и внимательно посмотрел на гостей.

— Пшепрашем, — извинился Твардовский и вышел на кухню.

— Не откушать ли нам венского штруделя? — сказал он, вернувшись.

— Благодарствую, — ответил Ласка.

— Итак, на чем мы остановились? — спросил Твардовский и тут же сам себе ответил, — У пана отменная сабля.

Ласка смутился. Про саблю до сих пор не было сказано ни слова. Но достал ее из ножен, положил клинок на левый рукав и продемонстрировал Твардовскому. Тот внимательно осмотрел оружие, поглядев и сквозь пальцы веером, и сквозь пальцы кольцом.

— Да, уникальное оружие, — сказал Твардовский.

Ласка вернул саблю в ножны.

— Панам угодно, чтобы я ходатайствовал перед Сигизмундом Августом за Чорторыльского, чтобы молодой король ходатайствовал за него перед отцом и матерью? — подчеркнуто вежливо спросил Твардовский.

Во всем христианском мире обычай обращаться к собеседнику в третьем лице соблюдался при обращении нижестоящего к вышестоящему и требовал титула. «Что угодно Вашей милости?». В Польше же обычай носить и чуть что применять оружие привел к тому, что подобные обороты с титулом «пан» стали нормой для особо уважительного общения между равными. Между шляхтичами точно, между холопами нет.

— Так, — ответил Ласка.

— Паны, надеюсь, представляют, чего это стоит?

— Мне говорили, что ни король, ни пан золотом не возьмут.

— Чем же панам советовали за такую услугу платить?

— Равноценной услугой.

— Давайте так. В обмен на жалованную грамоту на виленское воеводство пан отдаст мне эту саблю.

— Далась вам всем эта сабля! — возмутился Ласка, — Как будто все другое у вас уже есть.

— Пан может предложить другое? Деньгами не возьму.

— Например, птица певчая из дворца императора Карла в Вене — такого уровня диковина, чтоб хоть на живую воду менять. Чтобы птица большая, красивая и пела хорошо. Или там племенной жеребец из конюшен короля