Психотерапия для мертвеца - Александра Власова Страница 13

– Дело в другом, – дядя Егор смущается, словно ему даже произносить обвинения неудобно.

Обличительная речь красиво звучала, когда пьянчуга шел сюда, репетируя ее в голове. Сказать вслух такое – язык не поворачивается. Совестно.

– В общем, Галина моя отчегой-то удумала, что к ентому несчастию причастна ваша Танюшка.

– Моя Таня? – мама возмущенно взмахивает руками. Она так сильно негодует, что переигрывает, но пьяненький дядя Егор не чувствует разницы. – Пожалуйста, не впутывайте ребенка! Утром, когда Галина сломала ногу, Танечка была в школе. И вообще ваша жена значительно крупнее девочки по… габаритам, – мама осторожно подбирает слова, чтобы ненароком не обозвать соседку толстой.

Когда дело касается обожаемой жены, миролюбивый и тихий алкоголик превращался в разъяренного дикого зверя. Однажды дядя Егор сломал забор, а затем нос мужичку, который неудачно про нее пошутил.

– Галька верит: Танечка ваша – ведьма, – сосед понижает голос до суеверного шепота. – Колдуйством ее сгубить хотела, хозяюшка.

– Колдовством? В нашей прогрессивной стране? – мама заразительно смеется. Она уничтожает пьянчугу едкой иронией – дядя Егор съеживается и кажется ниже ростом.

Мне даже становится его немного жалко.

– Хозяйка, может, пустишь за порог-то? – противно ноет сосед. – Я сам в енту околесицу не верю, да жена заклевала. Она ж меня со свету сживет! Давай загляну в избу, скажу, никакого колдуйства тута нет. Галька потрещит да замолкнет.

Мама задумывается: пускать соседа в дом ей не хочется. Но у Егорки язык без костей. Прогонишь – неизвестно, как мужик преподнесет это своим собутыльникам. А сплетни в деревне распространяются очень быстро.

В конце концов мама отпирает дверь. Из-за вечно красного носа дядя Егор похож на невеселого Деда Мороза. Он заходит в избу, растерянно оглядывается по сторонам.

Что бы ни наговорила ему жена, у нас нет ничего подозрительного – ни пучков засушенных трав, ни зелий, ни лягушачьих лапок.

Даже красного угла не найти – вместо него на самом почетном месте в избе возвышается портрет Ленина. Дядя Егор посрамлен, мама наоборот – торжествует. Она приосанивается и гордо расправляет плечи, почувствовав себя хозяйкой не только дома, но и положения.

– Извиняйте, хозяюшка! Я сам ничего ентого не думал, все жена. Сама упала и на ребетенка сваливает! Правильно говорят про баб: волос долог, ум – короткий.

Чуть смущаясь дядя Егор все же просит у хозяйки водку опохмелиться. Мама плещет ему полстакана горькой воды и угощает остатками вчерашнего ужина. Дядя Егор с удовольствием уминает и бульон, и последние пирожки.

Когда незваный гость с чувством выполненного долга прощается и собирается отправиться восвояси, мы с мамой едва сдерживаем облегчение. Но взгляд дяди Егора цепляется за печку.

– А это что еще там?

– Детские поделки! – мама инстинктивно заслоняет топку. Ее испуг даже для меня выглядел бы подозрительным. – Вчера с дочкой налепили – птичек, зверушек, вот обжигаются…

– Дайте-ка, хозяюшка, посмотреть, – дядя Егор решительно отодвигает маму. Он замирает: в огне лежит куколка. С отломанной, как у его супруги, тети Гали, ногой.

– Чтоб его! – Дядя Егор вначале не верит глазам – думает, допился, вот и мерещится всякая чертовщина. Он моргает, щиплет себя за руку.

Затем пялится так, будто у меня выросла вторая голова, и медленно пятится к выходу. Мне становится немного не по себе. Ведь когда дядя Егор вернется домой, он увидит, что его любимая женушка «мечется в огне».

После того как куколка оказалась в печи, у тети Гали поднялась высокая температура, которую не собьет ни анальгин, ни рассол уксуса, ни растирание водкой. У ее мужа не останется сомнений, чьих это рук дело!

А значит – у всей деревни.

Мама опять плачет – от этого мне хочется ударить и дядю Егора, и любого, кто причинит ей боль. Но я тихонько вытаскиваю куколку из печки, пока та не пошла трещинами, – тогда тетю Галю будет уже не спасти.

Чутье подсказывает: тогда мама расстроится еще сильнее. Когда папа возвращается со смены, она говорит, глядя на отца блестящими от слез глазами:

– Кажется, нам снова нужно переезжать.

* * *

Несмотря на просвещенный коммунизм, в деревнях еще помнят то, о чем в городе предпочитают забыть. Большинство людей здесь при слове «леший», «русалка» или «неупокоенный» не кривят губы в ухмылке, а крестятся и стараются не злить нечистую силу.

Угрозы навести порчу селяне воспринимают всерьез и бегут к ближайшей знахарке, чтобы поставить защиту. Дойдет до дела – будет не до смеха. Благодаря болтливому языку дяди Егора все село знает, кто виновен в Галининой хвори.

Деревенские будто забыли, как им доставалось от злой сплетницы, каждый старается помочь в меру сил: кто принес конфеты, кто угостил вареньем, ну а кто даже приволок целый батон колбасы.

Нас наоборот – сторонятся.

Со мной никто не хочет садиться за одну парту, маму отказались обслуживать в магазине, а папа специально порезался на производстве и теперь сидит на больничном – ходить на лесопилку он побаивается.

Ходят слухи, что несколько лет назад там произошел несчастный случай с одним мужичком, про которого поговаривали, будто тот связался с нечистой силой.

Отец считает – лучше не рисковать.

Тете Гале становится совсем худо. Чем я ни занимаюсь: катаюсь ли на качелях, устраиваю чаепитие для кукол или читаю – в голове все время звучат ее ахи и стоны.

Тетю Галю мучает жар, несмотря на то, что я давно вытащила игрушку из печки. Постоянно напоминаю себе: я защищала маму. Тетя Галя говорила про нее плохо. Я заступилась. Я поступила правильно!

Почему же так грустно, а сердце то и дело царапают крысиные коготки вины?

Домашнее задание выполнено, от нечего делать я слоняюсь по избе и подслушиваю разговоры взрослых. Те напряженно спорят, куда податься…

Мама предлагает осесть в другой деревне – нам бы подошло глухое местечко на севере.

Папа хочет ехать в Москву – в больших городах люди не так суеверны.

В конце концов я не выдерживаю:

– Пойду погуляю!

– Что? Конечно, Танюша, только недолго.

Кажется, мама так сильно взволнована, что совершенно не слушает. Отпросись я полететь на Луну – она бы и туда отпустила.

Стоит мне появиться на детской площадке – игры стихают и ребята расходятся. Даже маленький дух Взлетун не рад меня видеть. Он не понимает, что происходит, но чувствует: когда я прихожу, веселье заканчивается. Поэтому озорник обиженно дуется.

Одной кататься совсем не радостно, но выбора нет – в избе, где мамочка с папочкой думают, куда бы сбежать, находиться еще тяжелее.

Поэтому я продолжаю уныло раскачиваться – скрип старых качелей хоть