За что наказывают учеников - Наталья Сергеевна Корнева Страница 12

Как выяснилось, время не лечит… лишь выносит на первый план самое главное, стирая то, что стало незначительным.

Элиар тяжело вздохнул. Из глубин памяти вновь поднималась щемящая грусть, и грудь болезненно сжалась. Чувства, похороненные в душе вот уже много десятков лет, вновь пробудились и воскресли. Сердце затрепетало, мучимое жгучей болью.

О небожители, как только решился он умертвить Учителя? Как он сумел? Иногда Элиар не верил, что сотворил это злодеяние своими руками — сотворил наяву, а не в кошмарном сне. К тому моменту, как наконец удалось призвать из небытия душу наставника, ситуация на Материке уже стала критической. Увы, другого выхода не было: Элиар знал заранее, что возрожденного, вернувшегося после ухода за грань Красного Феникса, заветную душу которого невероятными усилиями выцарапал он из длинных когтей смерти, придется снова убить. Знал, что понадобится ждать целых сорок дней, терпеливо ждать, пока завершится процесс трансмутации, пока новое тело Учителя полностью преобразится и станет пригодным для великой искупительной жертвы.

Как выдержал он те сорок бесконечных дней, мучительно выжидая, пока лотосная кровь вызреет и наберет чистейший цвет солнечного огня, и полностью заменит собою обычную, смертную кровь? И даже больше того — вытерпев целых девять дней сверх необходимого, дабы жертву наверняка приняли в Надмирье… а может, попросту откладывая непростое решение до последнего. Да, он медлил еще девять лишних дней… вроде бы для верности, для надежности ритуала, но на самом деле — не смея преступить чудовищную роковую черту, пройти точку невозврата, после которой путь назад, к прежней жизни, будет закрыт. Там, в новом неизведанном мире, где по сияющему алтарному камню текла священная красная киноварь, странным образом они переставали быть Учителем и учеником, а становились жертвой и убийцей, навеки связанными кровью.

Черный жрец думал, что закалил свое сердце, как сталь, но в роковой час оно вдруг сделалось мягкой глиной, заставляя оттягивать и оттягивать, отодвигать назначенный день жертвоприношения.

Как только не сошел он с ума от ожидания и понимания того, что предстоит совершить? Как только разум его не был смят, не был раздавлен, как жалкая скорлупка, великой тяжестью этого понимания?

Впрочем, в последнем Элиар отнюдь не был уверен. Казалось, в те дни душа его выгорела дотла, а разум и в самом деле пал в борьбе с подступающим безумием — вне себя от отчаяния и гнева, Элиар рухнул в самую черную, самую глубокую бездну, погрузился в самую пучину греха. Память его была безупречной памятью великого жреца: он не умел забывать. Но кое-что все же забыть умудрился… хоть убей, Черный жрец совершенно ничего не помнил из трагического ритуала жертвоприношения. Он будто помешался тогда и не давал себя отчета в происходящем.

Говорят, разум способен подавить особенно болезненные, разрушительные воспоминания. Вероятно, память Элиара не выдержала и судорожно исторгла нестерпимый эпизод. Хотелось бы думать, что безжалостным убийцей в тот закатный час и вовсе стал не он, а кто-то другой, но это был уж слишком легкий способ договориться с совестью. Нет, жизнь не так проста. Приходилось учиться принимать ответственность за собственные поступки и жить в суровой реальности, сформированной их последствиями.

Одна только мысль об этом была невыносима. Сам себя Элиар казнил никак не меньше, чем Учителя. Учитель умер от его руки быстро и всего только раз, тогда как сам он умирал от неискупленного кровавого преступления каждый день… каждый проклятый небожителями день в течение двух последних столетий.

Временное помешательство и спасительное беспамятство сразили его и после первой смерти Учителя: Элиар решительно не мог вспомнить, как осмелился подвесить священное тело Красного Феникса над храмовым алтарем, распять его в позорной позе клятвопреступника. Нет, как ни старался, он не сумел восстановить в памяти тот жуткий эпизод.

Вероятно, тогда ему отчаянно, во что бы то ни стало понадобилось возбудить в себе злость на Учителя… нужно было уцепиться хотя бы за выжигающую все чувства яркую ненависть, чтобы не сойти с ума от боли… спрятаться в ослеплении гнева, чтобы иметь возможность хоть как-то пережить огромную, невосполнимую потерю. В тот час, когда ушел Учитель, когда опустилось в холодный океан последнее солнце эпохи Второго Рассвета, оборвалась и его собственная жизнь, пускай Элиар и не сразу понял это. Уже позже, после вспышки дикой неконтролируемой ярости, невидяще и безучастно смотрел он на залитый кровью алтарь. Тот самый главный алтарь Великой базилики, на котором в лучшие дни не раз приносили они жертвы богам Надмирья… и на котором, ни от кого не дождавшись помощи, уснул вечным сном его Учитель.

Красный Феникс Лианора должен был жить бесконечную, торжественную и славную жизнь небожителя… но вместо этого умер, умер в одиночестве в своем храме. И по сравнению с этой великой смертью все в мире стало мелким и незначительным.

Хорошо, что, несмотря на приказ не возвращаться, в адитум как нельзя кстати заявился Яниэр и сумел вывести из ступора, заставил прийти в себя… и в итоге спас тело Учителя от еще большего поругания в руках врагов. За это Элиар был признателен и по сей день. Конечно, упрямство никогда не позволило бы ему произнести это вслух, но он испытывал искреннюю благодарность за то вмешательство Яниэра.

Если бы тело Учителя досталось Игнацию, в знак безоговорочности своей победы верховный жрец храма Полуденного Солнца наверняка выставил бы его на всеобщее обозрение… перед всем народом он вывесил бы тело врага на позорном столбе, как было принято поступать с важными государственными преступниками в Лианоре. И хуже того, если бы хоть капля лотосной крови Учителя досталась Ишерхэ, дочь темного бога смогла бы вернуть Учителя обратно в земной мир… как сделал впоследствии, досконально изучив запрещенные техники, и сам Элиар. Ишерхэ вернула бы умершего, достала бы и после смерти, и продолжила бы мучить, как и обещала. Сама мысль о подобном ужасала Элиара.

За что убивают тех, кого любят, тех, кто дороже всего? Не эта ли самая любовь неминуемо ведет к роковому финалу? Не является ли смерть лишь естественным итогом, неизбежным затмением любви, как черный цвет является затмением красного?

Элиар никогда не говорил об этом вслух, но не переставал думать. Круговерть тяжелых мыслей не прекращалась в его сознании и порой была невыносима.

Любить кого-то — тяжелое испытание: грань между любовью и одержимостью гораздо тоньше,