Нона из Девятого дома - Тэмсин Мьюир Страница 12

– Табаско тоже здесь, – неожиданно добавила учительница. Даже она не знала настоящего имени Табаско.

– Так рано.

– Да. Я спросила почему, она не ответила. Посмотришь, как она?

Как будто Нона могла «посмотреть» за Табаско.

– Не нравится мне, что она живет одна. Я пыталась рассказать ей про приют, но она слишком независима.

Нона, продолжая смеяться над этой идеей, вошла в класс и начала снимать стулья со столов. Кевин, как она и предсказывала, лежал на одной из подушек и проделывал что-то очень сложное с двумя чучелами грызунов. Табаско по-кошачьи неподвижно сидела у окна. Ее ожоги немного переливались под электрическим светом, который включила Нона.

– Выключи, – велела Табаско, и Нона, конечно же, выключила. – Иди сюда.

Нона взяла пластиковую, пахнущую хлоркой коробку с тряпками и спреем, присела на корточки рядом с Табаско и намочила тряпку.

– Не позволяй им увидеть тебя из окна, – сказала Табаско.

– Кому им?

– Не знаю. Зеленое здание. Четвертый этаж.

Ноне хватило ума не вскочить посмотреть, с чем она себя и поздравила. Она положила чистый белый квадратик на потертый ковер, который тоже пах хлоркой, и принялась протирать вторую доску. Потом вспомнила все разговоры про Кровь Эдема и внезапно забеспокоилась.

– Думаешь, они следят за мной?

По крайней мере, Табаско отнеслась к ней серьезно. Она задумалась, судя по всему.

– Зачем им следить за тобой?

– Не знаю.

– Они были здесь до тебя. Так что сомневаюсь.

– Кто они?

Табаско долго молчала и наконец сказала:

– Я выясняю.

Если Табаско говорила, что что-то сделает, оставалось только ждать, когда это произойдет. Она не просила о помощи и не спрашивала ничьего мнения. Неспособность Табаско интересоваться чьим-либо мнением о своих поступках была, вероятно, причиной того, что ее авторитет в школе был неоспорим, куда выше учительского. Нона рассказала об этом Паламеду, и Паламед ответил: «Будущий ведущий исследователь». Так что Ноне ничего не оставалось, кроме как помыть все доски и оттащить коробку с ними к Кевину. Получив приглашение оценить молчаливое взаимодействие между чучелами грызунов, более всего напоминавшее спаривание, Нона поискала нужные слова и сказала:

– Они делают малыша?

Кевин, кажется, остался доволен.

К тому моменту, когда доски были вымыты, стулья расставлены, а мусор выброшен, явились почти все дети. Все сели за свои столы, Нона устроилась за специальным столиком позади, предназначенным для нее и тех самых младших детей, которые сегодня чувствовали себя особенно уязвимыми или мокрыми и хотели сидеть поближе к ней. Сегодня утром Нона осталась одна, и это ей нравилось: Табаско ее разозлила. Одним ухом слушая утреннюю перекличку, она взяла доску, которую ей отдали, и стала рисовать на ней закорючки, используя только половину мозга. Другая половина мозга была забита вопросами.

Кто наблюдает за классом из зеленого здания?

Как будет действовать Табаско?

Потом мысли ушли в другом направлении.

Что Пирра сегодня придумает для Камиллы?

Почему задница – самый питательный кусок?

Кто я?

Так что рисунок выходил не очень хорошо и стал еще хуже посередине урока, когда учительница объясняла Чести, Табаско и Утророжденному, что такое целые числа, а малыши переписывали с доски цифры. Один из детей, который не хотел идти в туалет один, дернул Нону за рукав, и в результате она стояла перед кабинкой, погрузившись в свои мысли, а потом посмотрела на себя в зеркало и отвлеклась. Так здорово было быть красивой и иметь такие темные, толстые и блестящие косы, которые заплела Пирра. Кэм говорила, что у нее пересушены волосы, а на ногтях белые пятна, но Нона этого не замечала. Когда малыш вышел из туалета, Нона помогла ему вымыть руки и вернуться к цифрам на доске, а там уже и Ангел приехала.

В то утро Ангел была меньше похожа на ангела, чем когда-либо. Ноне всегда нравилось лицо учительницы естествознания, тонкое, курносое, с морщинками вокруг глаз, но в это утро она выглядела откровенно неопрятно. Это была изящная маленькая особа лет сорока, по которой создавалось впечатление, что она многое повидала в юности, а впоследствии обнаружила, что это не принесло никакой пользы ни ей, ни кому-либо еще. Это придало ее манере вести уроки ощущение легкости и тайны, как будто бы работа для нее была просто развлечением. Она носила рубашки на пуговицах, часто с подтяжками, которые поддерживали брюки, и плащ, который предохранял одежду от пыли. Но сегодня она, казалось, надела вчерашнюю рубашку, да и лицо ее выглядело вчерашним – измученное, с выцветшими веснушками. Ангел вся была окрашена в мягкие серые и коричневые тона, но на щеках и носу пестрела россыпь восхитительных рыжеватых веснушек, которые делали ее живой и бодрой – сегодня это не сработало. Когда Нона привела малыша за руку обратно в класс, Табаско бросила переписывать числа и сказала:

– Доброе утро!

По классу уважительным эхом пронеслось: «Доброе утро», но ответное «Доброе утро всем» Ангела прозвучало очень бледно.

Табаско это заметила. Нона видела, что ее больше не интересуют целые числа и что она дрожит за передней партой вместе с другими, постоянно глядя на Ангела. Ноне показалось, что Ангел двигается так, как будто плохо спала. Иногда Пирра уходила по вечерам и возвращалась пахнущая алкоголем, и Камилла вообще ничего не говорила, но если на месте был Паламед, он спрашивал: «Серьезно, Пирра?», и она отвечала: «Серьезно, Секст», а на следующий день она двигалась так же устало и казалась помятой, хотя Нона подозревала, что она преувеличивает для эффектности. Выпивка не могла навредить Пирре. Однажды она даже выпила содержимое бутылки с отбеливателем. Когда Паламед спросил зачем, Пирра ответила, что, будучи бессмертной, не привыкла к мучениям и хотела немного потренироваться, а Паламед ответил, что это херня, потому что думал, что Нона не слышит.

Нона задумалась, пила ли вчера Ангел, хотя и не отбеливатель, который вызвал у Пирры икоту страшной силы. Она поделилась этой мыслью с Табаско и остальными на перемене, когда они толпились в углу с нарезанными фруктами.

– Ты имеешь в виду похмелье? – спросил Чести. – Отдай фрукты, Нона.

– Я уже обещала их Руби, – ответила Нона, чья доля всегда была кому-то обещана до начала уроков, иногда за несколько дней.

– Иди в задницу, Руби, – сказал Чести. – Ты же знаешь, что эту штуку с косточкой я больше всего люблю.

– А с чего ты должен все время получать то, что хочешь? – спросил Красавчик Руби.

– Я никогда не получаю того, чего хочу, – безутешно сказал Чести.

– Если ты еще раз выругаешься, я заставлю тебя написать свое имя на доске, – сообщила Нона.

– Ангел