Потомок седьмой богини - Алессандра де Амальфи Страница 11

– Ваше появление всегда обязано быть эффектным?

Голос короля прозвучал откуда-то сбоку, и, прежде чем обратить к нему взгляд, я неторопливым движением откинул волосы за спину и заправил их за уши. Я так хотел указать ему на свое превосходство, все еще злясь за инцидент на заседании совета и, разумеется, то, что он сотворил в мире, откуда я родом, что мысль об унизительно пыльном сюртуке заставляла крепко сжимать челюсти.

– А вы предпочли бы упрятать меня в подземной лаборатории, скрыв от чужих глаз? – прищурившись, задал ответный вопрос я. – Ах да, совсем забыл! Никакой лаборатории вы мне так и не предоставили.

Король усмехнулся, отсутствием раздражения лишь больше меня раззадорив. Он проследовал к единственному ряду для зрителей, но садиться не стал – остановился около стульев, что стояли в самой середине, и приглашающим жестом указал на один из них.

– Всему свое время, – произнес он, чуть пожав плечами. – Поверьте, я отношусь к вам с безмерным уважением и благодарностью за то, что вы откликнулись на мою просьбу. Прошу, присаживайтесь.

Спускаясь со сцены, я обратил внимание, как пристально за мной наблюдали: актеры, выглядывающие из-за штор, гости короля, упивающиеся возможностью находиться с ним в одной комнате, и даже прислуга, разносящая игристое вино. Одна из девушек застыла как раз у подножия помоста, и я, схватив с подноса два продолговатых бокала – в целях экономии их наполняли лишь наполовину, – перелил содержимое одного во второй, после чего отдал пустой сосуд служанке. Звон стекла о железо подноса вернул ее к реальности, и она тут же ринулась обслуживать прочих гостей.

Опустившись на предложенный стул, я не спешил отвечать королю, вместо этого сосредоточившись на содержимом бокала. Аромат вина оказался чудесным – свежим и сладковатым, будто летний ветер, ранним утром потревоживший усыпанную цветами поляну. Пузырьки прокатывались по языку, чуть покалывая, а сливочное послевкусие нежно согревало возникшую после напитка прохладу. Я оказался приятно удивлен местной винодельней и мысленно пообещал себе с особым пристрастием исследовать погреб замка.

Король сел рядом. Его нога плотно прижалась к моей: Фабиан обладал весьма внушительной фигурой, в то время как скромные стулья, выставленные ровной шеренгой напротив сцены, совсем не предназначались для людей таких размеров. Бежевые брюки из темно-коричневого льна – местный зной заставлял жалеть, что у меня не было таких же, – оказались достаточно тонкими, чтобы я содрогнулся, ощутив тепло кожи виновника торжества.

– Мне не следовало так разговаривать с вами, – понизив голос и наклонившись к моему уху, произнес он.

Я вскинул бровь, сделав самое саркастичное выражение лица, на какое был способен.

– Неужели?

– Меня мучают головные боли, – признался он так тихо, что его шепот пощекотал мое ухо. Я с трудом сумел сдержаться, чтобы не дернуться и не оскорбить щедрого правителя. – Порой из-за них теряю всякий контроль.

Я гулко сглотнул, но поднял бокал, делая вид, что причиной тому был игристый напиток.

– Быть может, в честь праздника я решу для вас эту проблему.

Король кивнул и, удовлетворенный достигнутой целью, выпрямился, обратив взор к сцене. Гости принялись рассаживаться, и места`, что они занимали, крайне красноречиво повествовали об их близости к короне. Богатейший из герцогов, о чем кричал его покрытый камнями и золотом наряд, расположился слева от властителя островов, и до самого конца представления горделивая улыбка ни на мгновение не сходила с его лица. Казначей сел чуть поодаль – на четвертый стул от короля, а приезжие купцы, чьи загорелые лица не отмылись после дня на ярмарке, расселись по краям ряда.

Свет стал постепенно затухать, концентрируясь вокруг сцены. Заиграла музыка – тревожная, дребезжащая, пробирающаяся под кожу и холодными когтями впивающаяся в вены, но оттого лишь более завораживающая. Игра актеров впечатляла чуть меньше, но порадовала проработкой сценария. Представление, преподнесенное королю в качестве подарка, состояло из небольших историй, повествовавших о том, что сделал каждый из Семерых, чтобы люди заклеймили их богами.

Труппа не могла и вообразить, что играет в обители потомка одного из них.

Первой жительницей божественного города стала Редрами – воительница, объединившая вокруг себя тех, кто никогда и не помыслил бы драться плечом к плечу. Желание девушки отомстить захватчикам, разорившим ее деревню, было столь велико, что, вселяя в души безоговорочную веру в победу, заряжало любого на ее пути. На помощь ей подоспел даже король, некогда владевший захваченными землями, но не сумевший их защитить. В той битве Редрами удалось не просто совершить возмездие, но и голыми руками задушить виверну – из-за неудачного костюма этот момент в спектакле был, пожалуй, слабейшим. Девушке с алыми волосами и двуручным топором по сей день молились в моменты страха и триумфа.

Второй сюжет посвятили богу любви – очевидному фавориту Вивиан и всех прочих дам. Исполнитель роли Лейфта отличался поразительным сходством со своим прототипом: те же светлые волосы, крепкое тело и изящное лицо, украшенное золотыми узорами. Юноша принес себя в жертву, пытаясь защитить любимую, хоть та и упорно не отвечала ему взаимностью. Впрочем, его поступок не остался незамеченным: возлюбленная будущего бога раскаялась, что отвергла столь прекрасного человека, и, став жрицей, принялась петь о его подвиге в каждом храме, что ей удавалось посетить. Вскоре имя Лейфта было на устах у каждого, и люди, прослышав об обычае того украшать себя золотом, проявили недюжинный интерес к прежде непопулярному металлу.

– Разве не чудесно? – вздохнул герцог. Может, он и не питал искренних чувств к Лейфту, но без золотых украшений не делал и шага. – Какая история!

– Не согласен, – холодно отозвался король. – На его месте я не стал бы лишать себя жизни из-за призрачной надежды на чью-то любовь.

Если бы не безразличный тон, я бы решил, что спектакль заворожил Фабиана, сумев впечатлить искушенного зрителя. Однако взгляд, который он не спускал со сцены, не изобиловал эмоциями, и я так и не сумел понять, солгал ли король.

– А как же завет Лейфта: «Любви ради преодолевай, и за это воздастся тебе»? – ухмыльнувшись, процитировал я Семиглавие. – «Не жечь мосты, а строить их сердцам, что ищут путь друг к другу».

Но король решил ответить цитатой из другой части Семиглавия – о Редрами:

– Я предпочитаю «бороться, пока не сгинешь, – и восстать». От Лейфта я пока далек.

Что ж, если любовь прежде не касалась его сердца, вскоре это, к сожалению, навсегда изменится.

Третьим в Эмеррейн вошел Коддар – ныне бог правосудия, при жизни – судья в небольшом городке на востоке Большой земли. Облик мальчишки, едва не сбившего меня с ног из-за закрывающих