Нона из Девятого дома - Тэмсин Мьюир Страница 10

Почти все хорошее она узнала от Пирры, Паламеда и Камиллы, которых она любила и которым доверяла всю свою короткую жизнь. Но в те ранние дни, когда она еще не привыкла к жизни, школьники научили ее всему остальному. В основном новым словам, что всегда было интересно. Но еще они научили ее проводить время, ничего не делая.

Они превратили ничегонеделание в искусство: сидеть на корточках или слоняться без дела в парках под расколотыми деревьями, бегать как сумасшедшие при звуках выстрелов, бегать как сумасшедшие без всяких звуков – и угнаться за ними было непросто! – толкаться под навесом возле санитарных водоемов, таскаться туда, где никому не было до них дела, сражаться за клочки тени возле огромного кладбищенского холма, где кто-то выкопал все тела из потрескавшихся песка и бетона и сложил в огромную кучу, которая продолжала вонять. Одним из любимых укрытий была пыльная гора камней и арматуры на самом краю их части города – забираться туда приходилось осторожно, чтобы не напороться на кусок ржавого металла, и это значило, что Ноне нужно было быть вдвое осторожнее остальных. Там они сидели на втором этаже, открытом всем ветрам. В здании стояло много грязной старой офисной мебели, на которую можно было присесть, и оттуда виднелся кусок дороги, окружавшей город. Дорога была огромна: Чести утверждал, что по ней могут проехать двадцать грузовиков и что посередине раньше был железнодорожный путь с разными отворотами, которые вели к сети туннелей под городом. По туннелям можно было ездить часами, не видя солнечного света, но вряд ли кто-то еще использовал их. Разве что группы вооруженных людей на тачках, которые ездили там и вымогали у людей деньги или грабили машины, которые не сумели выбраться. Иногда прямо под ними грохотало, как будто начиналось землетрясение, и когда Нона впервые спросила, что это, Табаско ответила:

– Конвой.

Поскольку это была Табаско, а не Чести, это должно было оказаться правдой.

Это так чудесно звучало. Конвой. Огромный, загадочный, подземный. Нона очень долго понятия не имела, что такое конвой или как он выглядит, но она вместе со всеми сидела в старом офисе и, чувствуя гул, старалась первой крикнуть: «Конвой!», чтобы остальные согласились, посмеялись или засомневались.

– Ничего не слышу.

– Да это кто-то перднул.

– Ну уж нет, это и правда конвой, я же чувствую. У меня даже тапки слетели.

Все здание грохотало и тряслось, и в конце они хором говорили: «Конвой уехал».

Нона была откровенно разочарована, когда спросила Пирру, что такое конвой. Пирра была очень занята плавкой шлака в маленьком пулеобразном тигле, но объяснила, что это группа машин, едущих в ряд, скорее всего очень больших. Но Ноне очень нравилась мелкая тряска, короткая вибрация в животе, когда Конвой оказывался рядом. Это ее очень волновало. Ей виделось в этом ощущении что-то чудесное.

Они часто оставались в заброшенном здании, пока не наступали мрачные сумерки, потому что никто не претендовал на это место и не бросался в них кирпичами, чтобы они ушли. Нона любила смотреть, как луна дрожит перед огромным голубым провалом в небе, как Чести вытаскивает пули из дыр в стенах, а Кевин играет в куклы. Красавчик Руби и Утророжденный коротали время за картами – на них было слишком много цифр, чтобы Нона могла участвовать. Иногда Табаско тоже присоединялась к ним, но в основном она молча и величественно взирала на своих подданных, а под ней гудел, плавился и кричал город.

Ноне нравилось сидеть рядом с Табаско и молчать. Однажды они сидели так, под ними грохотал Конвой, остальные улюлюкали и кричали, а Кевин зажимал уши руками и терпеливо ждал, когда Конвой уедет. Когда последние раскаты стихли, Чести спросил:

– Табаско, ты в деле? В деле, конечно.

– Это в каком? – спросила Нона, ничего не понимая.

Тут же началось обычное: «Нона не в курсе», «Нона вообще ничего не знает», «Да скажите Ноне».

И Чести, который со времен договоренности о сигарете вел себя очень мило, сказал:

– После школы мы собираемся убивать зомби и некромантов.

– Нельзя говорить это слово. – В панике Нона забыла, что это правило Ноны, а не школьное.

Чести забарабанил каблуками по полу, рядом со стулом на колесиках с распоротым сиденьем.

– Да и плевать. Я не боюсь. Мы же не в классе, говорю что хочу.

Утророжденный сказал с давно отрепетированной интонацией:

– Я однажды кинул камень в некроманта, и он умер.

– Не было ничего такого! – каркнул Кевин, а Красавчик Руби добавил:

– Полная хрень это все.

Чести лицемерным тоном заметил:

– Ну ты и врун, конечно.

Утророжденный возразил:

– Я кинул камень, и он умер.

– Кто, камень? – спросила Нона, и все остальные замолчали, а потом посмеялись над ней.

Красавчик Руби объяснил, что камень полетел в клетку, когда некромант уже почти сгорел, и даже непонятно, попал ли камень в некроманта или в прутья, но камень мог что-то сделать. Если камень попадает в голову, ты же умираешь, правда?

Пока остальные спорили, считается ли камень, если некромант и без того почти сгорел, Табаско, которая сидела свесив ноги в дыру в полу, затихла. Нона всегда замечала, когда Табаско замирала, потому что ее молчание было не таким, как у всех, как у детей, которые в классе о чем-то задумывались и у которых маркер застывал в руках, пока мозг отчаянно искал ответ. Молчание Табаско было молчанием человека, который отказывался думать в принципе.

Голос Руби перекрыл остальные голоса:

– Нет больше никаких некромантов, они все умерли.

– Не все, – возразил Утророжденный, – мой папа говорит, что они в казармах.

– Какой папа? У тебя их типа семьдесят.

– Не говори, что их семьдесят, ты же прекрасно знаешь, сколько у меня пап.

– Если бы у меня было столько отцов, я бы парочку продал, – сказал Руби.

– Это ты сейчас так говоришь, а на деле не стал бы, – мудро ответил Утророжденный.

– Некоторые зомби выходят из казарм шпионить, – сказал Чести. – Они вовсе не все безумные. Поэтому надо проверять, все ли твои друзья едят еду и у всех ли течет кровь. А то вдруг – бам! – и ты умер, или превратился в скелет, или еще что похуже.

– Я ем, – возразила Нона.

– Никто и не говорит, что ты зомби, дура, – ответил Чести. – Я про тайных зомби, ну, шпионов. Ты ужасно