Джек Вэнс - Лайонесс: Сад Сулдрун Страница 95

— Боюсь, что твоя работа будет актом милосердия, — сказал Аилл. — У нас нет ничего, и мы можем заплатить только железом от ошейников.

— Не имеет значения, — сказал юный кузнец безжизненным голосом. Один за другим все восемь беглецов становились на колени рядом с наковальней, и кузнец, усердно работая молотком и зубилом, срезал заклепки; один за другим все вставали на ноги без ошейника.

— Что произошло с твоим отцом? — спросил Аилл. — Он умер?

— Еще нет. Но завтра утром придет его время. Его сварят в котле и скормят собакам.

— Неважные новости. И за что?

— Он совершил преступление, — угрюмо ответил Элрик. — Когда лорд Халис вышел из кареты, отец ударил его по лицу, а потом ногой в живот, и причинил ему боль.

— Дерзость, самое меньшее. И почему?

— Не сдержался. Моей сестре пятнадцать лет, и она очень красивая девушка. Естественно, что лорд Халис захотел пригласить ее в Фэр Априллион и согреть ей постель. И кто бы порицал его, согласись она на его предложение? Но он не согласилась, и лорд послал слуг, чтобы привести ее силой. Мой отец, хотя и кузнец, очень непрактичный, и думал, что наведет прядок, побив лорда Халиса. И вот, за эту ошибку, его должны сварить в котле.

— Этот лорд Халис — он богат?

— Он живет в Фэр-Априллионе, роскошном особняке, в котором шестьдесят комнат. В его конюшне стоят самые лучше жеребцы. Он ест жаворонков, устриц, мясо, зажаренное с гвоздикой и шафраном, белый хлеб и мед. Он пьет красное и белое вино. Ковры на полу, шелк на спине. Он одевает двадцать головорезов в цветастые мундиры и называет их «паладинами». Они исполняют все его указы и очень много своих собственных.

— Да, пожалуй это хорошая причина считать лорда Халиса богатым.

— Я возмущен поведением лорда Халиса, — сказал сэр Гарстанг. — Богатство и рождение в знатной семье — замечательные обстоятельства, которым многие позавидуют. Тем не менее богатый аристократ должен уместно наслаждаться своим положением и никогда не позорить себя, как делает лорд Халис. По-моему его надо наказать, оштрафовать, унизить и лишить восьми или десяти из его лучших лошадей.

— В точности мое мнение, — согласился Аилл. Он повернулся к Элрику. — Лорд Халис командует только двадцатью солдатами?

— Да. И главным лучником Хунольтом, палачом.

— Завтра утром все пойдут в Вервольд поглядеть на казнь, и Фэр-Априллион опустеет.

Элрик почти истерически рассмеялся.

— И, пока моего отца будут варить в котле, вы будете грабить особняк?

— Как можно сварить кого-то в котле, в котором нет воды? — спросил Аилл.

— В котле нет ни единой дыры. Отец сам починил его.

— Нет, так будут. Возьми молот и долото, и мы их сделаем.

Элрик медленно взял инструменты.

— В лучшем случае отсрочка, но что потом?

— По меньшей мере твоего отца не сварят немедленно. — Отряд вышел из кузницы и вернулся на площадь.

Как и раньше, все дома стояли темными, желтый свет свечей трепетал только в таверне, из которой доносилась громкая песня.

Группа, освещенная только светом луны, подошла к котлу.

— Давай! — кивнул Аилл Элрику.

Элрик приставил долото к стенке котла и сильно ударил молотом; раздался глухой лязгающий звук, похожий на приглушенный удар гонга.

— Еще!

Элрик ударил еще раз и долото пробило железо. Элрик сделал три дыры, потом еще четвертую, для надежности, и с мрачным удовлетворением отступил назад.

— Пусть они сварят меня самого, но я никогда не пожалею о этой работе!

— Никто не сварит ни тебя, но твоего отца. Где Фэр-Априллион?

— Туда ведет вот эта дорожка, между деревьями.

Дверь таверны открылась и, выделяясь на фоне прямоугольника желтого света, на площадь вывалились четверо мужчин, немедленно начавших состязаться в грубых шуточках.

— Это солдаты Халиса? — спросил Аилл.

— Да, и каждый из них жестокий зверь.

— Тогда бегом за деревья. А потом устроим небольшой суд, и заодно из двадцати вычтем четыре.

— У нас нет оружия, — нерешительно запротестовал Элрик.

— Неужели в Вервольде живут одни трусы? Нас девять против четырех!

Элрику было нечего сказать.

— Быстрей! — сказал Аилл. — Так как мы стали ворами и убийцами, давайте играть свою роль!

Группа перебежала площадь и затаилась в кустах рядом с дорожкой. Через листву двух больших вязов, стоявших по каждую сторону от нее, просачивался лунный свет, покрывший дорожку серебряной филигранью.

Все вооружились камнями и палками, и стали ждать. Ночная тишина только усиливала голоса, звучавшие на площади.

Прошло несколько минут, голоса стали громче. Появились паладины, шатаясь и покачиваясь, жалуясь и рыгая. Один звал богиню ночи, Зинктра Лелей, упрашивая сделать небосвод более твердым; другой ругал его за шаткие ноги и требовал, чтобы тот полз на четвереньках. Третий никак не мог обуздать идиотский смех над шутками, известными только ему или, возможно, никому вообще. Четвертый пытался икать в такт шагам. Когда все четверо проходили мимо кустов, внезапно затопали ноги, послышались звуки ударов молотка, ломающего кость, и крики ужаса; через несколько секунд на дороге лежали четыре трупа.

— Заберите их оружие, — сказал Аилл. — И оттащите трупы за живую изгородь.

Группа вернулась в кузницу и все заснули мертвым сном.

Утром они встали рано, съели кашу с беконом, и вооружились тем, что смог дать им Элрик: старым мечом, парой кинжалов, железными прутьями и луком с дюжиной стрел, который сразу забрал себе Яне. Потом сменили серую одежду скалингов на старые изодранные обноски, нашедшиеся в доме кузнеца. Одетые таким образом, они пришли на площадь, где нашли несколько дюжин людей, державшихся в сторонке, хмуро глядящих на котел и негромко переговаривавшихся.

Среди них Элрик обнаружил пару двоюродных братьев и дядю. Они отправились домой, вооружились луками и вернулись на площадь.

Первым со стороны дорожки, ведущей в Фэр-Априллион, появился главный лучник Хунольт. За ним шли четверо стражников и фургон с клеткой, сделанной в форме улья, в которой сидел осужденный. Он не поднимал глаз от пола клетки, и только однажды взглянул вверх, посмотрев на котел. За ним шли еще два солдата с мечами и луками.

Хунольт остановив лошадь, сразу заметил дыры на котле.

— Предательство! — крикнул он. — Поломка собственности его светлости! Кто это сделал? — Его голос разнесся над всей площадью. Головы повернулись, но никто не ответил.

Он повернулся к одному из солдат.

— Эй, ты, притащи кузнеца.

— Кузнец в клетке, сэр.

— Тогда, нового, какая разница!