Глеб Дойников - Варяг победитель Страница 64

— Ну, тут тебе и флаг в руки, а я, наверное, своим прямым делом займусь, если позволишь. А то по морским делам я тебе все равно особо ничем помочь не в состоянии, а ручки мои шаловливые того, чешутся.

— Не понял… Ты чего удумал-то? Меня бросить?

— Ладно, не пропадешь, чай, не маленький. Даже Вадик в Питере выжил, не съели, да еще и к телу Николашки пробился и влиянием там пользуется. А уж ты во Владике, да после того, как тебя официально назначили командующим всего, что тут есть, и подавно не пропадешь. А мне надо завоевывать авторитет не во флоте — тут есть ты, а в армии. Ну и есть кое-какие мысли в тему, вот смотри, я тут тоже на твои чертежные потуги глядя, кое-что набросал… Как тебе идея создания сухопутного аналога "Варяга"?

— Ты, по-моему, как-то слишком серьезно воспринял анекдот про подводную лодку в степях Украины, которая геройски погибла в воздушном бою…

В ответ Балк с хитрой усмешкой вытащил из портфеля свои собственные чертежи и разложил их поверх Рудневских.

— Ну, не ты один бумагу марал.

Карпышев долго и внимательно рассматривал наброски Балка, а потом спросил.

— Что это такое и причем тут "Варяг"?

— Петрович, ты мне совсем трезвым не нравишься. Это проект бронепоезда, на котором я буду совершать геройские подвиги под Порт-Артуром. Мне все одно во флоте делать нечего, это твоя епархия, тут ты при делах. Но вот пообщавшись с местными сухопутными офицерами, я понял — что там, в армии то бишь, я нужнее. Прикинь — они же не только про танки еще не знают, они даже идею обороны с организацией нормального флангового огня еще не поняли!

На лице Балка возникло мечтательно выражение, как будто он уже косил из Максима густые цепи японских солдат именно с фланга, когда одна пуля может свалить до трех солдат.

В реальность его вернуло ехидное замечание все еще не врубившегося Карпышева:

— А бронепоезд-то зачем? Чтобы сподручнее было на нем во фланг заезжать, попутно прокладывая колею железки?

Тяжело вздохнув и мысленно закатив глаза к потолку по поводу очевидного скудоумия своего трезвого командира, Балк начал подробно разъяснять идею использования бронепоездов против неподготовленного противника. Спустя пяток минут Руднев, наконец, оценил идею настолько, что согласился отпустить от себя второго современника.

— Но только без помощи Вадика ни фига у тебя, Вася, не выйдет. Интересно, как он там в Питере, крыса медицинская?

— Так он же еще вчера на телеграф прислал отчет о своих действиях, неужто я тебе не говорил? Адресован Балку или Рудневу, меня первым нашли, вот и отдали…

— Может, и говорил, но я вчера и родную мать, встретив тут, на улице, не узнал бы — весь день на нервах, придет Камми или нет… Так что там наш засланец в высшие сферы пишет?

— Щас почитаем, только ты мне скажи, ты про то, что с командой «Корейца» в Чемульпо творится, тоже не в курсе?

— У НАС их отпустили под подписку о неучастии в войне, как и команду «Варяга». А что тут? Ну не надо на меня смотреть укоризненными глазами старшего брата, не надо. Реально времени не было газеты читать.

— Все же о боевых товарищах мог бы и побеспокоится… Ладно, на первый раз прощаю, — Балк легко и непринужденно уклонился от брошеного в его голову карандаша, — В общем, нашла коса на камень. Сначала японцы неделю требовали выдать им Беляева для расследования его поведения в бою. Он их с борта «Паскаля» послал куда подальше, командир «Паскаля» Сэнес его поддержал, мол, нейтральный стационер. Теперь они бы и рады, чтобы он убрался из Чемульпо под ту самую подписку — у него очередь из журналистов на интервью на полгода вперед. А японцам лишнее освещение того, что они там делают, с Беляевскими комментариями, ни к чему. Но теперь уже уперся Беляев — как узнал, какой «Кореец» стоит во Владивостоке, дал слово чести — пока идет война, он подписку не даст. Патовая ситуация, понимаешь…

— Вот уж этот пат разрешить проще простого — я не знаю, что с теми японцами делать, что мы на «Ниссине» с «Кассугой» взяли, ну и с экипажами рыбаков и пароходов, что нам подвернулись. Вот и предложим через газеты поменять всех на всех, безо всяких условий. Заодно и твой Секаи вернется домой. Как с ним, до чего договорились?

— Ну, если вкратце, то императора он предавать, конечно, не будет, но предложение взаимовыгодного мира с небольшими взаимными уступками ради прекращения вонйны его заинтересовало. Но его голос в Японии далеко не решающий…

— Ну, это уже как рекламировать. Так что там наш Вадик пишет, за «Манчжура» не кается, небось?

Лекарь Вадик Калиостро

Шанхай, Порт-Артур, Петербург.

— Ну всё! Кажется, прорвались. Курс — норд, скорость — одиннадцать, — произнёс командир «Манчжура» Кроун. В неосвещённой рубке вслед за всеобщим вздохом облегчения раздался грохот — лекарь Банщиков в буквальном смысле упал в объятия Морфея.

Что ж удивительного? Двое суток перед переносом — на кофеине, зазубривая тексты и факты; перенос и очередная бессонная ночь — в попытке освоиться в новом теле и на новом месте; нелицеприятное объясение с Петровичем, блин, этот Кроун с таким уважением косился на его синяки, знал бы он, кто и за что их наставил; ночная писанина, когда опыт и воспоминания всех трех иновременян надо было дозированно разложить по папкам — что надо выдать Алекссеву, чтобы отпустил в Питер и выделил срочный поезд, что Макарову, чтоб не потоп на «Петропавловске», а что самому Николаю Второму, чтобы проникся значимостью неизвестного доктора и ел у него с руки; двадцать восемь бессонных часов на катере в окружении бредящих раненых, за которыми надо было ухаживать, а это далеко не привычная практика в чистой больнице, только опыт реального Банщикова и выручил; двенадцать часов в Шанхае — устройство пациентов в госпиталя и мучительное ожидание "откликнется ли венценосец?", потом организация побега «Манчжура». В итоге, если верить телу, ему досталось пять часов сна за четверо суток, а если мерить по сознанию — те же пять часов за неделю.

Так что пробуждение "героя с «Варяга» на закате первых суток прорыва никого не удивило — здоровый богатырский сон. Больше всех удивился сам Вадик — Кроун уступил ему свою командирскую каюту.

Пообедав-поужинав и узнав последние новости, состоящие в отсутствии новостей, Вадик взялся за перо — за одну ночь на «Варяге» многие мысли успели набросать только тезисно, и готов был только пакет для Алексеева. Макаровский и Николаевские еще надо было оформлять и переписывать начисто. Но потом плюнул — до Питера по любому почти три недели в комфортном купе, а не в каюте, где палуба уходит из под ног. А непривычные к перу руки то и дело ставят кляксы. Поразмыслив, Вадик взялся за отчёт "по профилю": о характере ранений на «Варяге» и мерах по их уменьшению в русском флоте — уж он-то про «дырявые» рубки не забудет. Да и красота письма тут не так важна, как срочность принятия мер — в первом же бою, а когда он теперь состоится, сказать было сложно, можно потерять половину командиров кораблей.