Подменная невеста клана Волковых - Галина Мерзлякова Страница 55

Когда в дверь постучали, я облегчённо выдохнула, получив законный повод отвлечься и выкинуть идею с вышивкой из головы. За дверью ожидаемо оказалась Сашка с подносом, на котором дымились две чашки чая и горка бутербродов, совершенно плебейских, из черного хлеба, майонеза и колбасы. То, что майонез домашний, хлеб сегодня тоже кухарка выпекла, и даже колбасы разных видов на любой вкус нам поставляет проверенный мясник, умолчим.

— Ну и что выяснила? — я посторонилась, пропуская её в комнату.

— Думаю, не скажу тебе ничего нового, — фыркнула она. — Мать убита горем, братья и сестры умываются слезами, однако продолжают паковаться. Беркутовы предоставили им квартиру в приличном районе. Из интересного по большому счёту всё. Был конфликт с Власовой, но закончился извинениями. Не думаю, что они были особо искренними, но сам факт место имел.

За бумагами я засиделась далеко за полночь. В какой-то момент показалось, что на меня снизошло озарение, и я всё поняла…

*******

…Мы с Волковым сидели в том же кафе, что и обычно, даже на том же месте, и тарелка с обычными для него десертами тоже стояла на столе. Жених, глядя мне в глаза, неспешно размешивал сахар в кофе. Вот только сейчас я пыталась избежать его взгляда. — Мне даже интересно, что вот такое вы нашли в бумагах, присланных вам Яной, что решили найти меня в такой спешке, не взяв с собой ни вашу неизменную спутницу, ни телохранителей?

Я облизала неожиданно пересохшие губы и, собравшись с мыслями, выдохнула:

— Некоторое время назад я попросила Яну найти для меня список ваших амурных побед...

На какой-то момент мне показалось, что в кафе даже стало холоднее, кондиционер что ли включили, или… Я вздрогнула, когда серебряная ложечка в руках Ярослава неожиданно громко ударилась о стенку чашки. Нежный фарфор зазвенел, и мне показалось, он треснет. Глядя на расслабленного Ярослава, который не то что не побледнел или покраснел, нет, он никак не поменялся в лице, только улыбка стала глубже и смешинка в глазах пропала.

— Я чувствую себя польщённым оттого, что вы интересуетесь женщинами в моём окружении, ведь вы, Мира, всегда были так холодны ко мне, и это неимоверно ранило мою душу.

«Паяц», — мелькнула мысль, когда он, склонив голову набок, состроил несчастное выражение лица. «А паяц ли?», — спросило что-то внутри меня. — «Ты же читала его досье. Такой человек, как Волков, может быть кем угодно, кроме паяца, и раз он ведет себя так, значит, уверен, что такое поведение принесет ему выгоду.» «Хладнокровен, жесток, мастер мимикрии», — всплыли в голове строчки досье, и на сердце что-то тяжело заныло. Я отвернулась к окну и долго смотрела в него. Мрачное тяжелое осеннее небо нависало над городом, рядом протекала река, столь же мрачная и тяжелая, словно налитая расплавленным свинцом. Странно, прогноз не обещал столь быстро портящейся погоды. Я вздрогнула и передернула плечами, бросив взгляд на висящий кондиционер - кажется, холоднее не делали. Я искоса посмотрела на все так же расслабленного Ярослава и, взяв себя в руки, вернулась к прерванному разговору.

— Вы должны меня понять, — я обняла чашку с чаем, надеясь хоть так скрыть нервную дрожь, охватившую меня, и согреть озябшие руки, и вдруг поняла, что чашка такая же холодная, как мои пальцы, а то и холоднее, она буквально обжигала. — Вы будете моим мужем, я так думаю…

Волков поднял бровь и посмотрел на меня с некоторым недовольством и, казалось, хищным интересом. Кажется, моя последняя оговорка его не то чтобы озадачила, а скорее повеселила.

— И поэтому я хотела знать о вас всё, а не только сухие строчки из официального досье, в которых вы настолько идеальны, что скоро можно будет выставлять вас в музее национального искусства.

— Мне лестно столь высокое ваше мнение, Мира, однако, мне кажется, вы сильно преувеличиваете.

Волков осторожно обнял мои ладони своими, заставив поставить чашку на стол. Его руки казались мне неестественно горячими, и почему-то сегодня прикосновение жениха вызывало неприязнь на грани с отвращением. Подобных эмоций рядом с ним я раньше никогда не испытывала, но возможно, это связано с прочитанным. В этот момент я вдруг поняла, что в кафе очень и очень тихо. Тихо настолько, что наше дыханье можно спутать с оркестром, и еще почему-то здесь мы одни, никаких других людей ни в зале, ни на улице. Я снова бросила торопливый взгляд в окно, чтобы убедиться в этом. Моё сердце с каждой секундой билось всё сильнее. Мне захотелось вырвать руки, разметать этот идиллический натюрморт на столе, достойный того, чтобы красоваться во всех соцсетях. Разбить стекло кафе, в котором в потоках дождя, — когда он начался? — я видела наше с Волковым отражение: красивый мужчина держит за руку красивую женщину. Мне хотелось закатить истерику и сбежать отсюда. Сейчас я даже не понимала, что здесь делаю, а еще мне было страшно.

— Вы не будете спрашивать, что содержалось в вашем донжуанском списке? — спросила я с некоторой тоской в голосе, не зная, какого ответа ждала. На самом деле я очень хотела, чтобы он не понимал, к чему я веду. Но Ярослав Волков легко улыбнулся, отпустил мою руку и, откинувшись на спинку кресла, спросил:

— Думаю, вас интересуют четыре имени: Агриппина Елизарова, Анастасия Зосимова, Юлия Вагнер, Мария Галич. Разве я не прав?

— Но в досье Яны гораздо больше имён, — неожиданно заметила я. А Волков хрипло рассмеялся:

— Сколько бы там не было имен, четыре или четыреста, это совершенно не должно вас волновать.— отмахнулся Волков, словно в его словах не было ничего необычного или страшного. — Ни одна из этих девушек не потревожит ваш покой своим существованием. Казалось, он утешал меня, а я смотрела на него и понимала, что оказалась права в своем безумном предположении. Сейчас в улыбке Ярослава, обычно спокойной, расслабленной, мне виделось что-то безумное.

Я легко улыбнулась, всё больше убеждаясь в собственной и ещё недавно, казалось, невозможной догадке. А потом осторожно накрыла ладонь Ярослава своей ладонью, несмотря на то, что еще секунду назад у меня его прикосновения вызывали отвращение, и спросила:

— Это вы убили этих девушек?

Волков неотрывно смотрел на мою ладонь, держащую его. Казалось, в этом простом жесте для него заключен целый мир или даже