Дмитрий Щербинин - Спящие боги Страница 54

Он хотел выбраться из бочки, но на полке было не разместиться, к тому же – тогда с него потекло бы вы вино. И он остался в бочке. Он только приподнялся над ее краем, немного отодвинул занавеску, и глазом приник к щели.

Да – это она. ТА САМАЯ девушка.

Была видна значительная часть горницы. По меньшей мере дюжина солдат пребывала там. На хорошо уставленный стол, уже подавали вино, и уже пили – славили хозяйку. Видно – солдаты привыкли к галдежу, к брани, но сейчас сдерживались – разговаривали вполголоса. Анна явно главенствовала над ними.

Вот сказала с мягкой, материнской укоризной:

– И не стыдно вам?

– Что угодно? – почтительно склонил голову начальник.

– А как же один старый человек, который вам в отцы годиться? Вы тут кушаете, пьете, веселитесь. А ему – голодному сидеть? Я про Лорена говорю.

– Ах, про колдуна! Ну, отнесем его поесть. Хотя какой смысл его кормить, когда его самого скоро на вертел насадят…

– Неужели вам нравятся все эти зверства?.. Не верю. Не могут нравятся… Вы же люди

– Не нравятся. Но мы честно исполняем свою работу. Тем более, на вертел насаживать не мы будем…

– Довольно. Не говорите, не оправдывайтесь. Сейчас я сама отнесу ему поесть…

Анна собрала на поднос самых лучших кушаний, нацедила графин вина, и, поставив свечу, пошла к погребу. С ней отправился и один солдат. Он открыл погреб, проводил Анну, затем, когда она вышла – защелкнул замок.

– Как он там? – спросил начальник.

– Книгу читает. – ответила девушка.

– Хмм… У нас ведь предписание – все книги изъять. Только по твоему уговору одну оставили… Но что если в этой книге какое колдовство? Если прочтет заклятье, и всех нас, скажем, пламень сожрет.

– Не сожрет, а поглотит. – поправила Анна. – Учитесь говорить вежливо. Правильная речь показывает человека высокой внутренней культуры. Речь же перемешенная с неконтролируемыми ругательствами, выявляет человека внутренне распущенного, бесхарактерного. С таким человеком мне было бы неинтересно обращаться… У Лорена таких книг нет, и вы это знаете. А сейчас он читает стихи.

– Ишь. Ну, ладно – будем повежливее… Хммм… Ну, стало быть, продолжим наш праздник… Хорошо тут у тебя, хозяйка… Ну, стало быть, за тебя…

Все подняли чарки и разом их осушили.

Анна подносила новые, но солдаты хотели услужить девушке, и попросили ее сидеть, не волноваться – дальше разливали сами.

Видно, в иное время солдаты орали бы всякие мерзости, но сейчас все разговоры направляла девушка, и больше говорила сама. О разлитой в природе благодати, о том, как счастливо бы жили все люди, если бы оставили злобу и жили в мире и братской любви. Ее внимательно и почтительно слушали, кивали.

Так продолжалось час или два. Солдаты были уже в изрядном подпитии, и один из них, покачивая головой, вздохнул:

– А не попеть ли нам?

– Хорошо. – сказала Анна. – Но только петь будем не громко. Помните, что в иных домах уже спят, и там есть дети малые. Не станем их тревожить…

– Ну что ж… – начальник почесал аккуратную рыжею бородку. – Быть может, ты, хозяйка, сама нам чего–нибудь исполнишь.

– Отчего же нет…

Печальный и красивый голос заставил Творимира податься вперед, и если бы, эта часть прихожей не была в тени – солдаты увидели бы его высунувшееся из–за занавеси лицо.

Вот, что пела девушка:Годы–годы золотые,Птиц весенняя молва,Зимы снежные, пустые,Свет звезды – тоска.Долгий шепот небу,А в ответ – дождем,Вздохнет над полем верба:До рассвета доживем.В горах – как эхо грозы,А в сердце – голос част.В полях – песчинки–росы,Веков на сердце пласт.

Она пела это так, что у некоторых выступили слезы. Они, привыкшие к зверствам, в иное время устыдились бы этих слез – сейчас поддались ее чистому, печальному обаянию.

А кому, как ни Творимиру было знать, о чем она поет?!..

Летели минуты. Девушка спела еще несколько печальных песен. Воины качали головами, и все подливали себе. Уже очень много выпили, и клонились к столу.

Начальник качнул тяжелой головой, и прохрипел:

– Спать пора…

– Вы тут посидите, подождите, а я вам постелю. – отозвалась Анна.

– Угу…

Солдаты склонились над столом, о чем–то бормотали, и не видели, но видел Творимир. Девушка подошла к одной из бочек, и быстро плеснула в них какой–то порошок. Затем наполнила из этой бочки кружки, расставила их на поднос, и подала к столу. Сказала:

– Вот – напоследок, выпейте за мое здоровье.

– За ваше здоровье! – забыв о приличествующей тиши, взревели воины.

Осушили кружки…

– Спать… спать… – захрипел начальник. – Как же хочется спать… Прямо здесь засыпаю…

И он рухнул головой в тарелку – поддал своего храпа к храпу иных. Кое–кто из воинов скатился на пол, кое–кто растянулся вдоль лавки.

Анна, для проверки потрясла одного из них за плечо – воин продолжал ровно, сильно храпеть. Тогда девушка подбежала к тому, у кого был ключ, и ловко этот ключ отцепила, бросилась к двери погреба – распахнула ее.

И вот из погреба шагнул старик седой, с горбатый, но с очень живым, добрым лицом, с проницательными глазами мудреца.

– Еще раз здравствуйте, дедушка Лорен! – вздохнула Анна. – Вот я вас освободила, и теперь вам бежать надо. Селитесь в лесу, а я вам еду носить стану…

– Подожди, подожди. – остановил ее старик. – Ты что же их – снотворным?

– Ага.

– Ну, ты вот подумай. Я убегаю, они утром просыпаются – тебя хватают. Ты же хозяйка.

– Так в том то и дело – это такое снотворное, что завтра они ничего не вспомнят. Я скажу – сама утомилась, спать пошла; а вы и без меня ушли – заклятье прочли, сквозь стены прошли. А ключ я на место повешу. И что они докажут?

– Докажут, доченька. Им виновного нужно будет найти, они и найдут. Так что, лучше уж мне старому обратно под замок.

– Что вы такое говорите? Как можно?.. Ну, я вас до последней калитки провожу, а сама вернусь.

Творимир спрятался обратно за занавесь и все не решался выйти – он, пропитанный вином, боялся показаться нелепым, смешным.

И тут с улицы рванул стремительный перестук копыт – мгновенье и уже остановился у крыльца. Девушка бросилась к окну, чуть отогнула занавеску, выглянула, шепнула:

– Всадник какой–то. Судя по одежде – богатый очень. И с ним еще один – маленький. Уже сюда идут.

По крыльцу затопали стремительные шаги. Дверь резко распахнулась, и высокая, вся в темном фигура шагнула в избу. Еще из сеней грянул напряженный, сильный голос: