Виллард Корд - Инкуб Страница 52

 Как изящная леди и франт этот Город хотел быть красив, и таким он казался для многих, но, как и тот, кто отдал ему душу, едва был способен сдерживать судороги резких эмоций на фасадном лице. Оттого всё чаще случались наводнения, ураганы, пропажи и смерти людей. И всё чаще Город, надевая шутливую маску, придумывал сцены, завлекал в свои пьесы болезненно-бледных страстей всех, кто казался ему интересен; собирая свой двор, свою свиту, заполняя пустые места на портретной стене.

 Был и Пушкин среди его избранных вечных поэтов. Достоевский, Чайковский, Ломоносов и Блок – закутались в его простынях. Раньше или позже этот Город получал объекты своих желаний. Как инкуб, возбужденный их магией музыки, творческой страстью, отражённой в его зеркалах. Как Инкуб, что стоял перед ним, одержимый познанием мысли, силой духа и ревностной манией – побеждать.

 - Добро пожаловать на званый ужин для незваных гостей. Зачем ты пришёл, Наблюдатель?

 - Ты сам желал меня получить.

 - Но не так. И ты знаешь об этом.

 - Не так, как удобно тебе.

 Надменным сфинксом Город наклонился над блестящими волнами серебряных блюд, придвигаясь ближе к Инкубу, и промолвил:

 - Я всё равно получу тебя.

 - Но уже никогда так, как этого хочешь.

 - Ты думаешь, что сможешь уйти? Даже если тебе, Инкуб, Гэбриел Ластморт, повезло найти путь в моё самое сердце страстей, вряд ли выпадет шанс отсюда вернуться.

 - В шансы верит Судьба. Я же верю только в то, что делаю. И в этом вопросе, как и ты, крайне эгоцентричен.

 - Но при этом надеешься на помощь других. Тех, кто мешал мне предвидеть твой ход! Тех, кто боролся со мной, боролся с чумой, которой ты сам был началом!

 - Нет. Я ничего не знаю о них. По сути, я такой же, как ты – коллекционер, наслаждающийся обществом избранных.

 Улыбнувшись янтарным огнём, Инкуб, сминая скатерть, сел на край стола и, облизнувшись, сделал большой глоток виски, вызывая раздражение – рябь – на своём отражённом лице. Гигантское зеркало в богатой портретной оправе восседало на троне, вмещая в себя пейзаж городских витражей. За ним продолжалась дорога, до театра, как будто всего лишь окно, как в мансарде Инкуба, разделяло два мира: тогда и сейчас. И только Гэбриел Ластморт и Санкт-Петербург отражались в осколках друг друга.

 - На самом деле, я пришёл не с пустыми руками. Ведь с тех пор, как появился здесь, так и не мог познакомиться с тобой лично. То Совет, то прекрасный фасад, на который, как на крючок, ловишь умело; поймал и меня – вынужден это признать. Но мы с тобой слишком похожи. Во мне тоже немало ранений, осколков и швов. Многие из которых сейчас наблюдаю на твоём лице, начиная уже привыкать к своему отражению.

 - Говоришь, не с пустыми руками. И что ты принёс?

 - Небольшой залог за собственную свободу и возможность остаться здесь, среди северных изваяний твоих многоликих чертог.

 Эхо смеха – задушенных чаек – пролетело над улицей:

 - Чтобы я отпустил тебя! О, равноценной заменой будет разве что твой двойник! Но нет такового, я знаю. Я чувствую. Что же можешь ты мне предложить?

 - Смотри, - и Инкуб протянул вперёд чёрный розарий.

 Длинный стол, качаясь, словно корабль, медленно уменьшался, и проклятый крест уже почти касался зеркального воротника. Мимо блюд по стоптанным тротуарам, словно призраки мира теней: бесплотные узники пробок, работ, семей, паспортов и прописок – статусами виртуальных эмоций сочились беспризорные тли человечества. "Что стало бы с Городом, если остались бы только они?"

 - Что станет с тобой, если кончатся в мире такие, инкубы, как я?

 - Мне перестанет быть мило собственное отражение.

 - Как было со мной. До недавней поры я видел другого себя. Но ты в своей яростной страсти открыл мне глаза на различие между безумием – разрушительным хаосом, и пожаром – костром, в котором рождается новый виток смысла существования здесь: между раем и адом, на полпути к небу. Поглощая свихнувшихся, слабых, ты сам становишься похож на стервятника: теряешь лицо, замарываешь пеплом душу. Но никто не объявит тебя «вне контроля» за эти деяния. Никто не считается с Городом, особенно здесь на краю Ока Видящих, предпочитающих скармливать тебе, как голодному псу, только лишь потроха. Но я слышу тебя, и твой зов, боль, мольбы о спасении. Как бы ты ни пытался их скрыть за нагромождением других устрашающих или смеющихся звуков – я всё равно буду слышать. Потому что мы и вправду похожи. Так же воем под холодной луной. Так же теряем контроль, готовые денно купаться в бассейнах пламени. Так же замираем на улице, слушая джаз или блюз, рок-винтаж из хрипящих динамиков. Или просто, вне музыки, дышим осенними бризами, баюкая взгляд на барханах пустыни Невы, задумчиво сидя в тени Петропавловских башен. Сейчас, говоря с тобой, я говорю со своим отражением. Потому и тебе, как себе, предлагаю розарий души, которая ещё не раз потревожит покой, которым ты вяло приветствуешь тех, кто не в силах сполна насладиться твоим исключительным великолепием, - вздохнув, отдыхая от слов, сорвавшихся с губ в горячем любовном порыве, Гэбриел мерно закончил, - Я знаю, ты примешь моё предложение.

 И бросил проклятый розарий за отражающий вал.

 Лиллиан лежала в постели, вновь и вновь заводя мелодию музыкальной шкатулки – ту самую, что она играла в пожаре; ту самую, что Гэбриел как-то назвал при ней «мелодией своей души». Девушка, похожая на луну, полюбившая ласковый трепет челесты, в ответ нежно его целовала, шепча «ты – мой ангел хранитель», искренне веря в его теплоту.

 - Я всегда в тебя верила, Гэбриел, - сказала она, увядая, - Если твоё пламя и убило кого-то – так суждено. Ты – Инкуб. Этого не изменишь никак. Но смотри: твоё пламя создало меня. Мелодию твоей души. И много ещё других прекрасных мелодий родится из твоего страстного огненного вдохновения.

 Там в осколках разбитого зеркала он впервые за долгое время вновь видел себя. И шкатулка души отражалась в его искажении. 

 Эпилог

 Белая ночь. Одно название её сулит бессонницу. Движутся серые тени, новые лица появляются на старых местах. Только Город, как прежде, манит своим терпким фасадом, Коломбиной нарядов репетируя новый спектакль на сцене зеркальных, свечами окрашенных зал.

 Не спит «Дикий Койот». Мешает текилу с мартини в кофейном бокале. Кто бредёт под дождём; кто малюет страницы стихами. С вероналовых крыш под луной нежно кошка мурчит. По туннелям Невы с тихим всплеском Харон проплывает. Чайной ложкой грехи заливает вишнёвая Смерть. Обнажённая Жизнь на змею возжелавших сажает. Собирая билеты, всё так же играет с удачей Судьба. Музыкальных дел мастер усердно шкатулки слагает.