Схватка (СИ) - Шепельский Евгений Александрович Страница 46

В ворохе принесенных одежд был ловко скрыт картонный тубус, куда спрятали слепую змейку. Он пах какими-то травами. Очевидно, тварь одурманили отваром и поместили в тубус, затем, когда дурман схлынул, она прорвала легкую преграду — на торцах тубус был прикрыт тончайшей бумагой — и выбралась наружу. Ну а после… Видимо, эта пещерная тварь охотилась на слух, а шумел в бане только я…

Очень хитро. Очень ловко. И совсем не местечково. На мое устранение работали, не покладая рук, все провластные фракции. А дар эльфов не учуял яда… Видимо, он не мог почувствовать яд в живом теле… ибо был даром мертвецов.

Когда я одевался, стремясь унять дрожь, что-то мохнатое потерлось о мои ноги.

— Уаррр! Уаррр!

На его языке это означало, видимо: «Кушать! Кушать!»

Кот принес мне лучшее и вкуснейшее, чем обладал на данный момент — змеиную голову, и очень удивился, когда я завернул ее в платок и спрятал в карман.

Мрачное бессолнечное утро застало меня у главного входа в Варлойн, на широкой, мощеной плитами эспланаде, известной как Парадная Площадь, где громоздились вавилоны бочек, бочонков и винных бутылей. Брат Литон, под глазами которого залегли темные круги, докладывал, зажав в одной руке бумажный свиток, а в другой — распатланное гусиное перо (видно, что грыз его, пока занимался подсчетами):

— Вина и иные горячительные напитки все оприходованы, как и полагается. Первые купцы уже прибыли, выстраиваю их в очередь.

Его пошатывало от усталости. Меня тоже. Не могу сказать, что после нападения слепой змеи я спал сном младенца, о нет. Ворочался с боку на бок, часто просыпался, еще эти Стражи, будь они неладны…

Вереницы подвод выстроились у ворот на дороге, что вела в Норатор. Трактирщики и их работники скопились у запертой пока еще решетки. Завидев меня, начали издавать приветственные возгласы. Я помахал в ответ. У ворот боком стояла еще пышная раззолоченная карета, запряженная четверкой прекрасных вороных лошадей, но я не придал ей значения. Видимо, кто-то из придворных пожаловал нести нелегкую придворную же службу. Хорошенькая такая карета — размером с наш трейлер, с дымящей трубой, что означало — внутри печка и все удобства.

А еще у прутьев ворот стояла пожилая женщина в черном, седоволосая, осанистая, и неподвижно смотрела на меня… Да что за…

Но у меня нет времени спрашивать.

У бочек несли караул двадцать Алых, и больше никого не было… Ни один халдей из Варлойна, чьи шпили виднелись за парковыми деревьями в утренней дымке, не явился ни помочь архканцлеру, ни просто посмотреть на то, как он будет разделываться с винными запасами Растара.

Я ощутил себя парией, человеком, которому отказано в обществе людей — по крайней мере, тех, кто населяет дворец династии Растаров. Хотя чувство это было ложным. Придворные просто затаились, как перед грозой. Что-то должно было сегодня случиться, и они знали об этом. А я — не знал. Просто чувствовал.

Кот увязался за мной, и смешно было наблюдать, как порскали в стороны придворные и лакеи, пока я брел по дворцовым коридорам. Алые не пугали их совершенно, но кровожадный кот, охочий до пожирания женщин и детей, ужасал до дрожи. После вчерашнего Шурик, видимо, решил охранять его сиятельство архканцлера, а может, думал, что я обладаю талантом фокусника — доставать из одежд разные вкусности вроде слепых ядовитых змей.

Я наклонился, бесстрашно почесал его за крупными мохнатыми ухами (настаиваю на этом слове), и сказал Провозвестнику:

— Запамятовал, брат Литон: мне нужно сохранить бочку вина из фиников. Обещал Шутейнику. Вы весьма обяжете меня, если…

Брат Литон зажмурился, кончик гусиного пера в руке двинулся, как лоза у искателя воды, остановился на дальней груде бочек, каждая из которых помечена замысловатой меловой загогулиной. Клирик сделал несколько шагов, и показал на неприметный бочонок.

— Вот он.

Удивительный талант к регистрации грузов. Ему бы таможенником работать!

Или министром финансов.

Я откатил бочонок к воротам.

— Еще приказал вымести, убрать весь винный подвал, — промолвил брат Литон. — Всю грязь, что там за десятки лет скопилась, все вымели. Теперь там чисто. Можно использовать под склады… Да и под что угодно можно использовать. Места — много. Кроме бочек для довольствия Алых… Их я оставил, как вы и велели.

Ловец Снов! Меня кольнула запоздалая идея. Ну конечно же, там где были пятна крови — в том месте следовали поискать старого Ловца Снов! Но теперь там прибрано, и крохотная бусинка брай навсегда исчезла.

Но что уж теперь…

— А еще хорошо бы, ваше сиятельство, — вдохновенно запел брат Литон, покосившись на малута, — после опустошения подвалов и продажи вин вовсе запретить горячительные напитки по всему Норатору. От них одно зло и разврат. И лишь служение Ашару…

Я молча покачал головой. Фанатики всегда хотят облагодетельствовать мир насильно, введя абсурдные запреты на какие-то абсолютно повседневные вещи, которые не являются, если разобраться, такими уж опасными или фатальными для общественной морали. Уже проходили мы эти фанатичные запреты, угу. И не в одной стране такое случалось, и приводило это вовсе не к благорастворениям, о нет. Самое показательное — закон Вулстеда в США, который поспособствовал страшнейшему росту алкогольной мафии, мгновенно наложившей лапы на ввоз и сбыт алкоголя. Сразу появились «слепые свиньи», то есть подпольные кабаки, где люди ужирались в хлам, даже если не хотели, начался передел сфер подпольного рынка со стрельбой и убийствами, падение экономики, а тогдашние звезды США катались напиваться и кутить в мексиканские городки, самым известным из которых и по сей день является Тихуана.

Жизнь — стресс. Человеку надо позволять расслабляться — законными вещами, конечно же. А вот запрет на расслабление приводит как раз к разрушительным последствиям.

Позже объясню Литону этот парадокс. Он не из тех фанатиков, что закусывают удила и слепо идут за идеей. Он умный. Он поймет.

По моему знаку Алые открыли ворота, и первый покупатель — хозяин «Кружки пива» — начал заводить на эспланаду нанятые подводы. Я кивнул ему, он энергично раскланялся в ответ. В этот миг мимо него пронесли тяжелый раззолоченный портшез — закрытый паланкин, в котором сидел какой-то важный чин. Только что его — портшез этот самый — сняли с задка кареты и поднесли к распахнутым дверцам. Что-то — какая-то огромная туша — втиснулась из кареты в портшез; я наблюдал за этим вполглаза, и очень удивился, когда восемь дюжих носильщиков понесли портшез в мою сторону. Перед ним вышагивал тощий человек в строгих серых одеждах. На груди его висел какой-то надраенный медальон.

Портшез остановился сбоку от его сиятельства архканцлера. В дверце его было прорезано застекленное ромбовидное окошко, и из окошка этого глядел на меня огромный глаз. Нечеловеческий глаз, совершенно, глаз какого-то спрута, с огромным влажным, водянисто-серым зрачком. Глаз ощупал меня, затем снизошел до кота — удивился — и снова уставился на меня.

Тощий человек приблизился ко мне и, став несколько в отдалении от кота, спокойно сидящего на задних лапах, распевно, хорошо поставленным голосом молвил:

— Баккарал Бай, дюк дюков, прибыл к архканцлеру Торнхеллу!

Неприятности, от которых я умело бегал, все-таки настигли.

Распахнулась дверца портшеза, в темном проеме показалась громадная туша дюка дюков. Он был закутан в дорогие багряные меха, в которых я опознал красного соболя, поверх мехов лежали мотки золотых цепей. Гимн роскоши. Голова-глыба из-за наплывов жира совершенно утратила человеческие — пусть даже хогговские — черты. Глаза тонули в нависающих складках, рот тоже в них терялся. Брылья щек напоминали вспаханное поле. Жидкие черные волосы прилипли космами к вспотевшему лбу.

В портшезе сидело человекообразное чудовище весом, наверное, в двести килограмм.

— Ых-х-х… — одышливо молвил Баккарал Бай.

— Приветствую, — сказал я спокойно, предощущая, что сейчас будет.