Гнев Безумного Бога - Раймонд Элиас Фейст Страница 41

Здание было грандиозным. В городе, превосходившем масштабами любое человеческое сооружение, которое он когда-либо видел, этот дворец стал венцом чрезмерности. Дорога от Рощи Дельмат-Амы, где они скрывались, до входа заняла у троих спутников менее часа, но затем почти полдня ушло на путь по улицам, пролегавшим в пределах дворцовых владений, — и они всё ещё находились лишь во внешних кварталах. До заката оставалось меньше часа.

По мере возможности два дасатийских воина поясняли Накору детали об этом чудовищном сооружении.

Великий Дворец, резиденция правителя Дасатийской Империи, занимал больше пространства, чем весь город Кентосани на родном мире цурани — Келеване, а тот город вмещал в своих стенах более миллиона жителей. Здесь же, в пределах дворцовых владений, обитало свыше двух миллионов дасати, а в центральной столице — все пять миллионов.

Накор с ужасом осознал, что прежние оценки численности Рыцарей Смерти, которых ТеКарана мог бросить для вторжения на Первый Уровень Реальности, были катастрофически занижены. Макрос говорил о двух миллионах, но теперь Накор понимал — тот не учитывал, что Темнейший может собрать всех воинов с Двенадцати Миров и обрушить их единым ударом…

Что-то здесь было не так. Даже если им удастся создать плацдарм в мирах Первого Уровня Бытия, будь то Келеван, Мидкемия или иной мир, под угрозой окажутся бесчисленные реальности. Но даже для этого бога подобный план казался слишком примитивным и грубым.

Хитрый игрок взвешивал каждую крупицу информации — полученную лично или подслушанную, когда думали, что он не слушает. Теперь он пришел к неутешительному выводу: объединенные армии Мидкемии и Келевана не смогут победить дасати. В лучшем случае — задержать. В худшем — их сопротивление будет сметено, словно дети с игрушечными мечами.

Накор понял: какие бы тайны ни раскрыл Паг об истории этого мира, какие бы откровения ни ждали его у Ведьм Крови, каким бы ни оказался истинный облик Макроса (а он сильно сомневался, что тот тот, за кого себя выдает) — решение грядущего кризиса будет только одно.

Уничтожение Темного Бога.

Размышляя над этим выводом, Накор анализировал все прошлые деяния Темнейшего, и постепенно ему начала открываться истинная цель, скрывавшаяся за кажущимися бессмысленными убийствами и разрушениями. Здесь прослеживался четкий план, узор событий, и он с досадой осознавал, что вот-вот постигнет его суть, но понимание ускользало.

Чем глубже они проникали во дворец, тем больше Накор убеждался в существовании некой глубокой порочности в самом сердце этого общества. Их искусство, если его можно было так назвать, представляло собой лишь извращенное прославление темной веры. Еще со времени прибытия во второй мир он обратил внимание на полное отсутствие украшений или произведений искусства, за исключением тех, что носили на себе сами дасати. У них имелось свое представление о прекрасном, если привыкнуть к их облику, они даже казались весьма благородной расой, решил он, но здесь не было ни картин, ни гобеленов на стенах, ни цветового разнообразия в архитектуре или вывесках. Частично это, как он предполагал, объяснялось иным цветовосприятием: они видели спектр за пределами человеческого зрения — ниже красного и выше фиолетового, как некоторые существа первого мира, а также различали тепло, что делало их смертельно опасными противниками в ночных сражениях.

Но лишь оказавшись внутри дворца, Накор впервые увидел нечто, напоминающее изящное искусство — если можно было так назвать жуткие фрески, изображавшие убийства, пытки, казни и массовые жертвоприношения во славу Темного Бога. Если в этих росписях и присутствовала повествовательная линия, Накор не смог её уловить, но почувствовал, что данный раздел посвящён какому-то великому завоеванию прошлого.

На протяжении всего пути, следуя за Мартухом и Хиреа, Накор периодически замечал изображения, которые принял за образ самого Темного Бога. Его фигура представала в виде безликой тени, лишённой каких-либо отличительных черт или атрибутов. Учитывая тщательную проработку остальных элементов фресок, это казалось странным. Воины были изображены со стилизованной точностью — с непропорционально большими головами, чтобы показать их древние шлемы, каждый с уникальным дизайном (ныне заменённые нагрудными значками). Мечи тоже отличались от современных, как и боевые штандарты. Жертвы же были изображены сложенными, как дрова, после принесения в жертву Темнейшему.

На других фресках изображались бесконечные вереницы пленников, шествующих к гигантской яме, чтобы быть сброшенными вниз — новые жертвы для Темнейшего. По мере приближения к цели, Накор заметил, как темы росписей смещались в сторону военной тематики: всё те же могущественные воины на службе у Темнейшего, ведомые ТеКараной и его Каранами к триумфу над различными чуждыми расами.

Но это не было простым прославлением побед, размышлял Накор. С тех пор как он встретил Пага, ему довелось побывать во многих мирах, изучить почти все цивилизации Мидкемии, сталкиваться с воинственными обществами, даже теми, где воинственный дух был в крови. Но нигде он не видел, чтобы страдания и боль возводились в культ, как здесь. Это напомнило ему рассказ Каспара о видении в Павильоне Богов, когда Калкин (также известный как Бан-Ат, Бог Воров) впервые показал ему дасати. Эти люди находили боль забавной, а страдания — смешными. За всю свою долгую жизнь Накор не встречал более извращённого взгляда на жизнь и смерть.

Нет, — мысленно поправил он себя, достигнув цели. Здесь прослеживалась общая идея. Вся жизнь — это страдание, ведущее к смерти, и единственный вопрос в том, будешь ли ты мучителем или жертвой. И вот у входа в Зал Воинов его взгляд уловил странное, выбивающееся из общего ряда изображение. В углу фрески был изображён Ничтожный в одежде целителя, подающий чашу воды страждущему.

Эта деталь казалась настолько незначительной, почти случайной, что могла бы сойти за недоразумение, если бы не крошечный символ под фигурой Ничтожного, почти незаметный при беглом взгляде. Увидев его, Накор едва не замер на месте. Этот знак по всем законам разума не должен был существовать в этой вселенной, уж тем более — украшать стену дворца. С трудом подавив потрясение, хитрец ускорил шаг — малейшее отклонение от роли простого слуги могло стоить ему жизни.

Зал, в который они вошли, был огромным и утилитарным — ни единого украшения на стенах. Массивные серо-черные камни мерцали энергией, ставшей для Накора почти привычной, хотя он все еще не находил слов, чтобы описать это зрелище.

Ряды скамей заполняли пространство, на них сидели с десяток