Цена весны - Дэниел Абрахам Страница 41

— После Удуна, — начала Ванджит, потом замолчала и начала сначала. — После того, что гальты сделали с моими братьями и родителями… Я думала, что больше никогда не заведу семью. Так лучше, чем если бы в моей жизни появился кто-нибудь, за кого я бы настолько переживала, что стала бы страдать, потеряв его.

— О, Ванджит-кя. Ты не должна думать об этом сейчас.

— Но я думаю. Думаю все время. Вы ближе всего к человеку, которого я могла бы назвать отцом. Вы самый самоотверженный человек, которого я знала, и для меня было честью участвовать в вашей работе. И я нарушила обещание, которое дала себе. Мне будет не хватать вас.

Маати принял позу несогласия и просьбы разъяснения. Ванджит улыбнулась и покачала головой, бусины и ракушки в ее косичках застучали, как удары когтей по камню. Он ждал.

— Мы оба знаем, что у меня мало шансов увидеть закат, — сказала она, мрачно и сдержанно. — Грамматика, которую мы создали, скорее догадка. Мы играем с силами более смертельными, чем огонь или потоп. Если я была кем-нибудь другим, я бы не поставила на себя и полоску меди, если бы вы предложили мне пари.

— Это неправда, — рявкнул Маати. Он не собирался кричать и понизил голос, когда опять заговорил: — Это неправда. Мы проделали хорошую работу. Не хуже того, что я выучил у дай-кво. У тебя шансов больше, чем у любого поэта, которого я видел. Если хочешь, я могу поклясться.

— Не обязательно, — сказала она. Из холла доносился веселый разговор, слышались взрывы смеха. Ванджит взяла его ладонь. Он никогда не замечал, что у нее такие маленькие ладони. Что она сама такая маленькая, едва выше ребенка.

— Спасибо вам, — сказал она. — Что бы ни случилось, спасибо. Если я сегодня умру, спасибо. Вы понимаете?

— Нет.

— Вы сделали мою жизнь терпимой, — сказала она. — Я никогда не смогу отплатить за это.

— Сможешь. Ты сможешь отплатить за его и с гаком. Не умирай. Добейся успеха.

Ванджит улыбнулась, приняла позу повиновения приказу, потом шагнула вперед и заключила Маати в медвежьи объятия. Он ласково прижал ее голову к своей груди, и зажмурился, на сердце было больно и тревожно.

Комната, которую они отвели для пленения, когда-то была спальней одной из более юных групп. Ровные ряды коек исчезли, из окон лился полуденный свет. Ванджит взяла округлый мелок и начала писать слова пленения на широкой южной стене, древние и современные слова сливались вместе в новой грамматике, которую они создали. С подушки Маати у задней стены буквы казались расплывчатыми и неясными, но он видел, по их форме, что с последнего раза пленение резко изменилось.

Эя сидела рядом с ним, положив руку на его, и, не отрываясь, глядела в противоположную стену. Она выглядела наполовину больной.

— Все будет хорошо, — прошептал Маати.

Эя кивнула, не отводя глаз от бледных слов на дальней стене, похожих на яркую тень. Ванджит закончила писать, вернулась к началу и медленно прошла вдоль всей стены, читая написанное; потом, удовлетворенная, положила мелок на пол. Посреди комнаты находилась единственная подушка, ее. Она остановилась у нее и повернулась лицом к маленькой группе у задней стены. Приняла позу благодарности, повернулась к лицом к пленению и села.

Маати очень хотелось встать и закричать. Он мог стереть текст со стены, опять поговорить о пленении, в последний раз проверить ошибки. Ванджит начала декламировать, он никогда не слышал таких интонаций. Ее голос был негромким, упрашивающим, нежным. Маати сжал кулаки и промолчал. Эя, казалось, перестала дышать.

Звук голоса Ванджит наполнил воздух, раскатываясь так, словно здание внезапно увеличилось. Зазвучало эхо, настоящий голос Ванджит пошел на убыль. Слова и фразы голоса и эха сливались в одно, рождая новые изречения и значения. Переливы девичьего голоса гармонировали друг с другом, и Маати услышал третий голос, ни Ванджит и ни эха, глубокий и звонкий, как у колокольчика. Он декламировал слоги, заимствованные у слов пленения, создавая еще один уровень звука и замысла. Воздух сгустился, спина Ванджит — плечи сгорблены, голова опущена — казалась слишком низко. Маати почувствовал запах горячего железа или, возможно, крови. Сердце забилось от невыразимого страха.

Что-то пошло не так. Мы должны остановить ее, сказал он Эе, но, хотя почувствовал, как слова протрепетали в горле, он их не услышал. Закольцованный голос Ванджит создал зону молчания, и Маати был бессилен прорвать ее. Появился еще один уровень эха, слова, казалось, вылетали из Ванджит раньше, чем она произносила их, приходя из будущего. Лицо Эи, сидевшей рядом, побелело.

Голос Ванджит произнес одно слово — последнее в пленении, — и тут же все уровни эха и дюжины голосов слились воедино. Слово само ударило в колокол, столпотворение превратилось в единый гармоничный аккорд. Комната снова стала комнатой. Когда Маати встал, он услышал, как по камню прошелестел подол его платья. Ванджит по-прежнему сидела, наклонив голову. Перед ней не стояла никакая новая фигура. А она уже должна была быть здесь.

Неудача, подумал Маати. Пленение не получилось, и она заплатила цену.

Остальные тоже вскочили на ноги, но он принял позу, которая требовала от них остаться там, где они были. Он сам разберется в ситуации. Как бы плохо не было, это его дело. Живот скрутило, пока он шел к ее трупу. Он не раз видел цену неудавшегося пленения: всегда другая, всегда фатальная. И, тем не менее, ребра Ванджит поднялись и упали; она все еще дышала.

— Ванджит-кя? — не сказал, а прошептал он.

Девушка задвигалась, повернула голову и посмотрела на него. Ее глаза сверкали от радости. Что-то корчилось на ее коленях. Маати увидел круглое мягкое тело, бочкообразные, наполовину сформировавшиеся руки и ноги, беззубый рот и черные глаза, полные пустого гнева. Человеческий ребенок, если не считать глаз.

— Он пришел, — сказала Ванджит. — Смотрите, Маати-кво. Мы победили. Он здесь.

Словно освобожденный от молчания словами поэта, Ясность-Зрения открыл крошечный рот и завыл.

Глава 11

Киян-кя…

Я смотрю на то, как долго я тащил на себе мир, — или думал, что тащил, — и спрашиваю себя, сколько раз мы должны учить те же самые уроки. Пока не выучим их, я имею в виду. И дело не в том, что я перестал беспокоиться. Боги знают, что по ночам я заползаю в кровать, почти готовый позвать Синдзя, Даната и Ашуа и потребовать от них отчета. Даже если