Свенельд Железнов - Скоморох Страница 39

Князь намеревался истребить разбойников. Потому он старался не дать ускользнуть негодяям, направив войско двумя дружинами — по двум путям на разных берегах Меты. Во главе отрядов Владимир поставил самых доверенных людей — Остромира и Сигвата. При столкновении с татями каждый был обязан, не медля, слать гонца к товарищу за подмогой. Рисковать князь запретил, и победу упускать заказал, ибо, как начнется распутица, ничего серьезного предпринять уже будет нельзя.

Радима же вспомнили благодаря Остромиру. Тот, обнаружив, что скоморох бежал, обмолвился, что упустили чародея. Когда боярина попросили пояснить, что он думает о Радиме, тот заявил: судя по ожерелью, они имели дело с человеком, который в силах указать дорогу в логово татей. Очень плохо, что он утек. В погоню не пустились, но выспрашивали всех встречных о беглеце. Первому повезло Сигвату. Его люди наткнулись на рыбака, который видел, как плясун в личине развлекал купцов на ладье. Валуня расспросил нечаянного свидетеля об одежде скомороха и убедился в том, что это был Радим. Долго уговаривать Сигвата первыми взять скомороха не пришлось. У норманна были личные счеты с Остромиром, который, пользуясь своим родством с князем — а он был зятем Ярослава Киевского, мужем его младшей сестры, — всегда старался унизить храброго ратника. Теперь представилась отличная возможность отплатить ему той же монетой.

— Да что ты, Валуня! Я — не ведун, дорогу к логову татей не лучше тебя представить могу!

— Радим, но ты ужо ведьму в Ладоге нашел? Значит, и сейчас ворогов отыскать сможешь. Делай то же самое.

— Что делать? Там град был, а тут леса. Там все вокруг терема крутилось, а тут незнамо куда идти. Запутал вас Остромир.

Сигват слушал разговор скомороха и отрока молча. Серьезное выражение не сходило с его лица, даже когда Радим пытался шутить.

— Как подлинный чародей, я должен был вас очаровать. Однако вижу рожи кислые, очи грустные… Не дело — когда сбитеня еще целый жбан!

— Опечалил ты нас, Радим. Не хочешь товарищам помочь.

— Не возводи напраслину, Валуня! Я лишь сказал, что Остромир меня не за того принимает. Чем смогу — помогу! Вот, к примеру, когда бежал из Березейки, в лесу на безликих наткнулся. Еле утек. Чудные речи они молвили, о боге своем говорили, погибель всем иным готовили.

— У Березейки? А ты не ошибся с татями? Как же они успели тем же днем Большое Козине разорить? Туда полдюжины поприщ скакать.

— Не ведаю. Может, этих татей не одна ватага, а много?

— Господин говорил, что они одного предводителя слушают. Те, кто выжил после встречи с татями, называют его кривым, или однооким.

— Точно! Видел такого в лесу! Одного ока на личине нет, лыс, совсем как Сигват, заливает соловьем о каком-то лоне святом!

— Жаль, ты в Березейку не вернулся. А то б накрыли разбойничков.

— Ох, Валуня, разбойничков б накрыли, да и меня тоже под горячую бы руку порешили.

— И то верно.

Сидели долго, до самых звезд. Когда кончился сбитень, послали за вином. Обсуждали, как можно найти татей, где на их стоянку выйти. Ничего определенного не решили. Упились так, что глаза слиплись, а голова стала упорно падать на грудь. На этом и Покончили. Утро вечера мудренее. Скомороху посте-лили на полу у самого очага. Куда легли Валуня и Сигват, Радим не запомнил: хмель усыпил быстрее ус-талости.

Разбудил скомороха скрежет у самого уха — будто два камня терлись друг об друга и никак не могли притереться. Глаза открывать не хотелось, ибо сон был приятный, расцвеченный красавицами-молодицами, давеча виденными у Армена. Однако, когда в лицо пахнуло жаром, Радим заставил себя расцепить веки. И тут же пожалел.

В очаге пульсировали жизнью алые угли. Приняв образ полыхающего ока и тонкого пламенеющего рта, они живо напомнили скомороху ночь в баньке.

— Не-ет… Опять… — простонал Радим и закрыл глаза.

Однако видение не пропало. Даже сквозь опущенные веки алое лицо было хорошо различимо.

— Тебе не ш-шкрыться, ш-шмертный! — послышался шипящий голос. — Покайш-шя в грех-хах-х! Верниш-шь в ш-швятое лоно!

Страха, как это случилось в первый раз, не было. Радим был встревожен, напряжен, но отнюдь не напуган. Ему не нравилось, что какая-то пакость портит его сон, но знание того, что алое лицо только на вид ужасно, а вообще не кусается, пламенем не плюется, придавало уверенности.

— Двинеш-шься меж-жду шош-шен и придеш-шь к заветной ш-шели! Не ш-шворачивай! Не размыш-шляй! Вш-штань и ш-штупай к святому лону!

Скомороху показалось уместным спросить:

— Что это за лоно?

— Ш-швятое лоно земли скиф-фской одно наш-шве-те! Поклониш-шь ему! Верниш-шь к нему!

— Скифской? Это где такое? Я в Новгородчине не знаток…

— Торопиш-шь, ш-шмертный! Чаш-ш ш-штраш-шного ш-шуда близок! Штупай к ш-швятому лону!

— Я бы все-таки хотел выспаться…

— Отвергнувш-шие зов сдох-хнут! Принявш-шие щ-швятое лоно будут ж-жить веш-шно!

— Клянусь Сварогом, надоело…

С оглушительным шипением алое лицо исчезло. Очаг принял обычный вид.

— Радим, это ты? — Рука Валуни легла скомороху на плечо.

— Я… Ты видел?

— Что?

— В очаге. Лик.

— И ты его видел? У меня ужо душа в пятки спряталась, как приметил! Что это было-то?

— Не ведаю. Я его уже в Березейке видел. — Да ну?

— Точно. Только тогда я с ним не говорил. А сейчас вот решился.

— Неужто? Я только его слышал, а тебя нет… Как змеюка шипел что-то про лоно святое и сосны.

— Сосны… Да, он еще Скипию какую-то поминал.

— Это что?

— Морена ведает! Странная речь была. Одно понял: за собой зовет. Только куда — не ясно.

— Мне ясно, — из темноты раздался голос Сигвата. Он поднялся с лавки и зажег лучину от тлеющих углей. — Отсюда есть две тропы: одна через березовую рощу, другая через сосновый бор.

— Ты тоже все слышал, Сигват?

— Да, Валуня. И не в первый раз. Как и скомороху, мне это порождение Хеля вчера являлось. Не знаю, темный альв или раб Фенрира говорил с нами, но мы должны извести его.

— Что мы можем супротив этой жути, Сигват? Я аж окаменел весь, как чудище увидел.

— Поперву страшновато, — согласился ярл. — С нами боги! Снаряжайся.

Валуня нехотя направился к своей лавке. Боязнь боролась в нем с природной удалью.

— Може, рассвета дождемся?

— К рассвету мы только соберемся. Иди, поднимай людей. Скоморох, вставай, поедешь с нами.

— Надо? — тоскливо спросил Радим.

— Я рта не смог раскрыть, чтоб с альвом говорить. Ты же сумел. Ежели нам понадобится толмач, это будешь ты.

— Вот ведь беда! — в сердцах воскликнул Радим. Стоило ему только промолчать — ив поход его бы не взяли.