Neil Gaiman - Дым и зеркала Страница 37

Пока я просматривал номера за два десятилетия, мне пришло в голову, что в «Пентхаусе» и ему подобных женщины не главное, главное в них – фотографии женщин. И это еще одно, с чего начался рассказ.

В 1965-м мне было девятнадцать: брюки дудочкой и волосы, потихоньку подползающие к воротнику. Всякий раз, когда включали радио, «Битлы» пели из него «Хелп!», и мне хотелось быть Джоном Ленноном, чтобы девушки за мной бегали, и всегда наготове была циничная колкость. В тот год я купил мой первый «Пентхаус» в табачной лавочке на Кингз-роуд. Заплатив украдкой свои несколько шиллингов, я пошел домой, заткнув журнал под свитер и время от времени поглядывая вниз, чтобы проверить, не прожег ли он дыру в вязке.

Журнал давно уже выброшен, но я всегда буду помнить: степенные письма против цензуры, короткий рассказ Х. Х. Бейтса и интервью с американским писателем, о котором я никогда не слышал; разворот раздела моды с мохеровыми костюмами и пестрыми галстуками, которые советовали покупать на Карнеби-стрит[24].

И самое прекрасное, разумеется, девушки, и лучшая из всех – Шарлотта.

Шарлотте тоже было девятнадцать.

Все девушки из того давно пропавшего журнала казались идентичными в своей прекрасной пластиковой плоти: ни одного выбившегося волоска (как будто даже ощущаешь запах лака), пышут здоровьем, улыбаются в камеру, одновременно щурясь на вас сквозь густой лес ресниц; белая помада, белые губы, белая грудь – зимне-блеклая кожа под бикини. Я никогда не задумывался, какие странные позы они кокетливо принимали, чтобы не показать ни малейшего завитка или тени лобковых волос – впрочем, даже глядя на них, я бы их не узнал. Я завороженно смотрел лишь на незагорелые попки и груди, впитывал целомудренные, но призывные взгляды.

А потом я перевернул страницу и увидел Шарлотту. Она была не такая, как все. Шарлотта была воплощением секса: свою сексуальность она носила как прозрачную вуаль, как крепкие духи.

Рядом с фотографией шел текст, и я зачарованно его прочел. «Обворожительной Шарлотте Рив девятнадцать… возродившаяся индивидуалистка и поэтесса-битница, пишет для журнала «ФЭБ»…» Фразы вертелись у меня в голове, пока я пристально рассматривал фотографии во весь лист: она позировала и надувала губки в квартире в Челси – наверное, у фотографа, догадался я, и понял, что мне нужна она.

Она одних со мной лет. Это судьба.

Шарлотта.

Шарлотте было девятнадцать.

После я регулярно покупал «Пентхаус», надеясь увидеть ее снова. Но не увидел. В тот год не увидел.

Полгода спустя мама нашла у меня под кроватью коробку из-под ботинок и заглянула в нее. Сначала она учинила скандал, потом вышвырнула все журналы и, наконец, меня. На следующий день я нашел работу и комнатенку в Эрлз-корт – учитывая всю ситуацию в целом – без особых проблем.

Первая моя работа была в электромастерской возле Эдгрейв-роуд. Я не умел ничего, кроме как менять розетки, но тогда люди могли еще себе позволить вызывать для этого электрика. Мой босс сказал, что я могу учиться по ходу дела. Я протянул три недели. Мое первое поручение было просто сказка: поменять вилку от прикроватной лампы для английской кинозвезды, добившейся славы, изображая немногословных казанов-кокни. Когда я пришел по вызову, он кувыркался с двумя роскошными куколками. Я поменял вилку и ушел – все очень тактично. Я даже мельком соска не увидел, не говоря уже о том, что меня не пригласили принять участие.

Три недели спустя меня уволили, в тот день я потерял невинность. Это было в шикарной квартире в Хэмпстеде, пустой, если не считать горничной, темноволосой женщины, несколькими годами меня старше. Я стал на колени, чтобы поменять розетку, а она залезла на стул обмахнуть пыль с дверной притолоки. Я поднял взгляд: под юбкой она носила чулки, подвязки и, помоги мне Господи, ничего больше. Я обнаружил, что происходит в тех сценах, которые в кино вам не показывают.

Так я лишился невинности под обеденным столом в Хэмпстеде. Горничных больше не встретишь. Они ушли туда, куда ушли авто с прозрачным верхом и динозавры.

А после я потерял работу. Даже мой босс, убежденный в моей полной некомпетентности, не поверил, что я три часа менял розетку. Не мог же я рассказать ему, что два часа провел, прячась под обеденным столом, когда неожиданно вернулись хозяева, правда?

Затем была череда мест, где я протянул недолго: сперва печатником, потом наборщиком, а после я очутился в небольшом рекламном агентстве, помещавшемся над бутербродной на Олд-Кэмден-стрит.

Я продолжал покупать «Пентхаус». Девушки походили на статисток из «Мстителей»[25], впрочем, они и в реальной жизни так выглядели.

Статьи про Вуди Аллена и остров Сафо, про Бэтмена и Вьетнам, про грозящих хлыстами стриптизерш, моду, художественную литературу и секс.

Костюмы приобрели бархатные воротники, девушки накручивали волосы и поднимали их вверх. Мода превратилась в фетиш. В Лондоне царил свинг, журнальные обложки становились психоделичными, и если в питьевой воде не было «кислоты», мы вели себя так, словно она там есть.

Второй раз я увидел Шарлотту в шестьдесят девятом, через пару лет после того, как оставил надежду ее найти. Я думал, что забыл, как она выглядит. Однажды глава агентства бросил мне на стол «Пентхаус» – там была наша реклама сигарет, которой он был особенно доволен. Мне было двадцать три, я был восходящей звездой, заведовал отделом фотографий так, будто знал, что надо делать, и иногда действительно знал.

О самом номере я мало что помню – в памяти осталась одна Шарлотта. Волосы растрепанные и рыжевато-русые, во взгляде – вызов, улыбка – такая, будто она знает все тайны жизни, но вам ни за что не расскажет. В этот раз ее звали не Шарлотта, а Мелани или как-то еще. В подписи говорилось, что ей девятнадцать.

Тогда я жил с танцовщицей по имени Рейчел в небольшой квартирке в Кэмден-тауне. Она была самой красивой, самой восхитительной женщиной, моя Рейчел. А я пораньше вернулся домой с фотографиями Шарлотты в портфеле, заперся в ванной и намастурбировался до одури.

Вскоре после этого мы с Рейчел расстались.

Рекламное агентство гудело – в шестидесятых все гудело, – и в семьдесят первом мне поручили подыскать «лицо» для фабричной марки одежды. Нужна была девушка, которая стала бы эпитомой всего сексуального, которая носила бы их одежду так, словно в любую минуту готова ее сорвать – если мужчина не успеет сделать это первым. И я знал самую подходящую девушку: ее звали Шарлотта.

Я позвонил в «Пентхаус», где сперва не хотели со мной говорить, но потом неохотно дали мне координаты фотографов, которые снимали ее в прошлом. Сотрудник «Пентхауса» как будто не поверил, когда я сказал, что всякий раз это была одна и та же девушка.