Как пройти в Ётунхейм? (СИ) - Софья Максимова Страница 37

что жаловаться — много было связанных с Вольфом неожиданностей), но она была этому безумно радостно, будто этот день пройдет просто отлично, хоть поначалу и будет много не всегда понятного бреда. Впрочем, к бреду современному человеку, а тем более — фанату мифологии, а еще тем более — германо-скандинавской, просто-напросто не привыкать, а значит — справимся и с этим. Выглядеть как картинка с обложки модного журнала всегда казалось ей по меньшей мере бессмысленным. Надо было просом прибрать творческий беспорядок в паре комнат, хотя более по привычке, чем по убеждению. Перед другом стесняться должно быть почти что нечего, что ни говори. Присев вскоре прямо на пол, на дранный, но от того хуже не ставший, половичок, она стала думать ровно о том же, о чем думала вчера вечером. История будто складывалась в ее голове сама собой, и ей было удивительно, почему вдруг это ей дается так легко, в отличии от самостоятельного сочинения какой-нибудь стилизации под миф. Рассказ Вольфа казался ей чем-то самостоятельным, современным, хоть дело и происходит там в конце 12 века — неважно. Главное, что она заставляла Марию думать.

2

Винг-Донар был просто в ярости. Впрочем, гнев его, как она сам говорил, имея в виду свое неподражаемое, но в ином роде, умение беситься, сыпать проклятиями и давать волю своим кулакам, был порой и сильнее. В таких случаях он имел ввиду примерно вот что: «Я пока не совсем сердит, но знаю, что ты уже боишься, посему предупреждаю, что ещё хоть одно хоть немного опрометчивое движение, и можешь считать себя покойником.» На слова кроме бранных громила был не очень-то щедр, поэтому частенько собеседнику приходилось переиначивать в голове то, что он слышал, чтобы понять истинные намерения Этого так мало похожего на своего отца сына Вотана. Впрочем, Локи утверждал, что и оо матери громила взял только часть своей наружности, а ум его вообще неизвестно от кого ему мог достаться. «Загадка всех времен» — заканчивал он свои размышления. Неизвестно, зачем Донара об этом подумал, но, наверняка в этом был какой-то потаенный, не известный ему и недоступный его пониманию, смысл. Впрочем, смысл этот можно было и разгадать, и первый к этому шаг громила уже сделал: «Локи, все что можно его дери! Его рук дело».

Винить Локи у многих вошло привычку, но ни у кого эта привычка не была так хорошо развита, как у Донара, и это было известно всем. Первой мыслью была мысль о побоях, но, за отсутствием записного аса, она так и не смогла прийти в исполнение. Это не могло не выбить громилу из колеи и еще сильнее не испортить его настроение, но надо было что-то предпринимать. Он сел на траву и стал размышлять обо всем, что он мог бы сделать прямо сейчас. А прямо сейчас, надо сказать, он мог сделать очень немного: выпить оставшиеся скудные, по его мнению, остатки меда, идти вперед или же куда шел и надеяться на то, что из этого что-то выйдет. Выбор пал и на первое, и на второе разом. Как теперь ему говорить с людьми, он не очень себе представлял, но пришлось выкручиваться. Его счастье, что к нему обратились к первому:

— Только сразу не горячись, а то вижу, что можешь, — заявил ему один старик самым добродушным на свете, казалось, тоном, — но вот лет восемь назад еще, недавно совсем, как сейчас помню, в тот год еще у кривой Греты не пойми от кого ребенок появился, а Ансельма нашего тоже баба какая-то осчастливила, его-то, Ансельма значит, баба пять лет уже тогда как померла, а тут вон что — сын! Чей — не знаю, до сих пор все об этом гадают. Корова у соседа моего подохла еще тогда — лучшая, что была у нас, ну да и счосекд вслед за ней — молнией ударило, — дальше следовало еще столько воспоминаний, что никто, кажется, не мог ни удержать в голове, ни просто выслушать, но Донар, терпя из последних своих могучих сил смог все это преодолеть — это вам не с великаном драться, зная, что не помрешь все равно. Наконец, старик вернулся к тому, что начал, — Так вот, в тот год один рыжий и высокий, на тебя, кажись, похож, да все одно — сказать не могу, я ведь слепой почти! Вот один такой рыжий нам полдеревни разнес. Не понравилось ему что-то, то ли показалось что не то — понятия не имею, да только все думали, что светопреставление началось — не меньше. Не человек он был, каждый скажет!

Донар вскипел: да как такое возможно?! Старик же будто этого не замечал, а сказал только:

— Напомнил ты мне его, не обессудь. Не мог просто не сказать! — и ушел восвояси.

Донар остался стоять как столб.

3

Поутру Сила была не менее зла, чем отец, но уже по другой причине. Как только они могли ее оставить, она же… Но долг валькирии быстро взял свое, и о том она уже через полчаса почти не думала, но зато вспомнила кое-что другое: комариный укус. Она знала, кто это мог сделать, ведь произошло все именно тогд, когда она говорила о песне, знакомой ей довольно давно, пускай и не с детства. Как они сюда пробрались? Откуда? Что им вообще здесь надо? Вопросы, на которые просто невозможно было найти ответ. Мучалась она с ними, как ей показалось, с полгода, но на деле прошло от силы три минуты. Тогда-то и прозвучало у нее над ухом: "Эй, сокровище рейнское, что разлеглась тут, кого проклинаешь? Пойдем, может, раз совсем проснулась! И нечего так на енас пялиться — тебе вовсе оказана великая честь, ради тебя мы были не комарами даже, а комарихами!"

— Можно подумать!.. — процедила валькирия, хоть все это было сказано шутливым тоном, воспринимать это всерьез было нельзя, но Сила обрушилась на близнецов и не смогла удержаться от того, чтобы поколотить их за все: за то, что заставили ее бежать безоружной, за глупейших спутников, за драку, которой ей именно в тот редкий момент не хотелось. Правда, Нарви и Вали все больше уворачивались от ударов, чем притворили Силу в еще большее бешенство. Когда все устали и уже готовы были признать все, что произошло раньше, одной огромной глупостью, Нарви и Вали заявили прямо:

— Не убивай нас если что, ладно?

Сила, думая, кажется, совершенно о другом, кивнула, прошептав «да», и тут же чуть вновь не вмазала