Сказание о пустыне (СИ) - Дайре Грей Страница 35

— Сбереги детей!

А потом разжать пальцы. Так надо. Он должен уйти, чтобы защитить их. Одни они не выберутся. И кочевник понимает. Лицо его искажается лишь на мгновение, а затем он исчезает за стеной.

Я падаю на землю. Чье-то тело смягчает удар. И я начинаю извиваться и царапаться. Но чья-то рука хватает меня за волосы. Никаб давно упал с головы где-то в спешке. Боль заставляет застонать. Пытаюсь перехватить руку, что держит крепко и тащит по земле, не давая подняться на ноги. Краем глаза замечаю тело Али и рядом с ним маму… А затем вижу только ноги и саблю, измазанную кровью.

Дыхание перехватывает. И боль отступает. Остается лишь страх.

— Что тут у нас? — спрашивает незнакомый голос.

И тот, кто держит меня за волосы, дергает вверх, заставляя запрокинуть голову. Грубая рука хватает за подбородок. Вижу лицо с резкими чертами и странные глаза зеленого цвета.

— Ее называли госпожой. Я решил, что она нам и нужна.

— И правильно решил, Асман. У нее светлые глаза. Как песок под солнцем. Вряд ли у кого-то еще есть такие. Господин аль-Хатум будет доволен. Уходим!

Человек с зелеными глазами делает повелительный жест, и остальные слушают его беспрекословно. Меня поднимают на ноги и ведут к дому, тащат по комнатам, что еще недавно казались мне надежными и мирными. Повсюду лежат тела, расползаются лужи крови. От ее запаха становится дурно, и я хочу потерять сознание, а потом проснуться и понять, что все произошедшее мне только приснилось. Но разум мой сильнее, чем хотелось бы.

Мы выходим на улицу, где творится сплошной хаос. Люди куда-то бегут. Кричат. Ломятся в дом почтенного Муслима. А вот старый дом муллы обходят стороной. И кажется, что за воротами мелькает знакомая тень. Но я отвожу взгляд, чтобы никого не выдать. Не знаю, что понадобилось аль-Хатуму от меня, но надеюсь, мои дети ему не нужны.

Мужчины разбирают коней, и меня берет на седло человек с зелеными глазами. От него пахнет кровью и потом. А еще табаком. И от смеси запахов сознание все-таки уплывает. Пусть все окажется сном…

…Погром… Кто бы мог подумать, что в Сердце Великой Пустыни будет произнесено столь страшное слово. Погром… И замер молодой шейх, не в состоянии поверить. А аттабей испугался. И вскочил. Взглянул на начальника охраны.

— В город нужно отправить отряд стражи! Призвать людей к порядку! Найти зачинщиков!

— С чего ты взял, что есть зачинщики? — едко спросил Малик, поднимаясь. — Или ты сам подстрекал народ к беспорядкам?

— Я уже месяц нахожусь под твоим присмотром, — Карим взглянул в глаза родственника. — И знаю, что народ Аль-Хруса терпелив. Людей нужно подтолкнуть. Давно ли твой сборщик налогов объезжал дома?

Складка пролегла меж бровей правителя.

— Неделю как налоги собраны.

— И люди не восстали. Не бросились громить дома. А казна твоя полна. И город остался цел.

Аль-Назир говорил и смотрел в глаза племянника, ждал, пока тот поймет. А сердце его сбивалось с ритма и обливалось кровью. Если в городе погром, что станется с Адарой и детьми? Смогут ли их защитить?

— В твоих словах есть смысл, дядя. Значит, кто-то подтолкнул мой народ… И я найду подстрекателей, но сначала… Сначала нужно задавить беспорядки. Сулейман! — вскинулся начальник охраны, готовый выполнить любой приказ. — Вели страже собираться! Я лично наведу порядок в своем городе!

Он направился мимо Карима в окружении стражи, но тот поспешил догнать шейха.

— Разумно ли отправляться туда самому? В такой толпе может случиться, что угодно.

Малик остановился и заглянул в глаза дяди. Вспомнил о базаре и отравленном ноже. Нахмурился еще больше, потемнел лицом.

— Чтобы ты назвал меня трусом⁈ Чтобы каждый считал правителя Аль-Хруса недостойным⁈ Воины не прячутся за спинами слуг! И я не стану…

Он направился дальше, но аттабей не отставал.

— Тогда позволь мне поехать с тобой. В городе неспокойно. Мне нужен лишь десяток людей, чтобы добраться до дома. Раз аль-Хатуму нужен лекарь…

Правитель лишь коротко рассмеялся.

— Ты считаешь меня дураком? Думаешь, я поверю, что ты возьмешь людей и вернешься во дворец с женой и детьми? Нет, дядя, ты останешься здесь.

Он обернулся к стражникам.

— Вы, двое, проводите почтенного аль-Назира в его покои, — воины сразу же шагнули к гостю. — Жди меня с добрыми вестями, дядя. Скоро я вернусь!..

…И Пустынный Лев мог лишь смотреть вслед тому, для кого сделал так много. Дурное предчувствие не отпускало его. Но и сделать он ничего не мог…

…Кровь. Крики. Смерть. Сына пустыни не испугать подобным. Все дети песков ходят по грани с самого рождения. Кого-то забирают скорпионы, кого-то змеи, кого-то пустынная лихорадка, а кто-то не выдерживает тягот вечной дороги…

…Саид не считал себя особенным. Он лишь исполнял волю кади и старался быть полезным там, где его использовали. Среди своих его считали неплохим следопытом, умелым воином, но истинный талант его крылся в умении наблюдать. Видеть, что происходит вокруг, слушать нужные разговоры, делать выводы и передавать свои мысли кади. Тот ценил его, всегда слушал с вниманием и умел быть благодарным. Он даже предлагал Саиду одну из своих дочерей, но кочевник отказался. Он редко подолгу оставался в пустыне, путешествуя меж Девяти городов и выполняя свой долг. Какая жена будет ждать так долго?

…Когда кади отправил верного слугу в Аль-Хрус, тот решил, что это станет его последним поручением. Пора, пора завести свою палатку и привести в нее жену. Выбрать кого-то из молодых вдов с детьми. И зажить так, как привычно любому кочевнику. Вот только теперь Саид сомневался, что желание его исполнится…

…Он спрыгнул со стены и подхватил на руки ревущих дочерей аттабея. Кивнул в сторону заброшенного дома:

— Нужно спрятаться там! Быстро!

— А как же мама? — спросил Рашид и попытался метнуться к стене, но сын песков преградил дорогу.

— Если ты все сделаешь быстро и верно, я смогу ей помочь! А теперь в дом! Живо!

Его окрика хватило, чтобы служанка подхватила узлы и побежала в нужном направлении.

— Ибрагим! Изза! Быстрее!

И те послушали. А наследник аттабея смерил его взглядом, увидел так и зажатый в кулаке платок с драгоценностями, часть которых просыпалась в траву по обе стороны ограды, сжал кулаки. Сейчас он был уже не ребенком и понимал много больше себя вчерашнего. Закусил губу, кивнул и бросился