Екатерина Кинн - Самое Тихое Время Города Страница 29

Разговор за чаем был на редкость бессодержательным. Говорил в основном Игорь, а она молча слушала, порой односложно отвечая и кивая. От нее исходил странный сладкий запах. Непонятные духи – одновременно и манящие, и чем-то отталкивающие.

Она отогрелась, она смеялась, и Игорь тоже смеялся, но, убей бог, о чем они говорили – он потом не мог вспомнить. Ему очень хотелось узнать, где она живет, взять телефон, выяснить, кто она, спросить, как поживает Катя, пригласить куда-нибудь обеих, но почему-то он так и не сказал ничего. Все время что-то словно нарочно уводило его мысли прочь. Оставалась только сладко пахнущая женщина в красном платье…

Что было потом – он не помнил. Он проснулся на диване, с больной головой, измученный. Вилька укоризненно смотрел на него. Эвтаназии не было. Дверь была заперта, но в квартире стоял неуловимый, тяжелый сладкий запах непонятных духов.

Он сел. Все тело болело, как в преддверии гриппа, когда ломает от переходной температуры.

– Плохо мне, Вилька, – прохрипел он. – А она где?

Вилька вспрыгнул на диван, щекотно потерся меховой щекой о плечо Игоря.

– Ушла? Ушла…

Он машинально погладил кота.

Он ничего не мог вспомнить. Ничего. Что-то неприятное было в этом, забытом. Он нахмурился. Как будто из него хотели вытянуть что-то запретное, чего он не имел права открыть?

Что?

– Нет у меня никаких тайн, котяка. Нету.

Кот поднял голову, внимательно уставился единственным глазом ему в лицо.

– Или есть? Ты знаешь, а я не знаю? Так что, кот? А?

Вилька заурчал и усердно стал тереться головой о его руку.

И с этого дня началось наваждение.

Она снова и снова появлялась красным пятном где-то на пределе видимости, он оглядывался, но встречал лишь злорадный взгляд фар или обрывок рекламного баннера. Он бежал за ней, но она ускользала.

Это был голод. Жуткий, невыносимый голод. И насытить его нельзя было ничем.

И снова он забывал о музыке и книгах, как тогда, с Ларисой. Забывал обо всем. С трудом волокся на работу, не видя ничего, кроме красного мазка на грани зрения.

Он просыпался среди ночи в холодном липком поту – и снова был этот запах. И шипящий, испуганный Вилька. И тоска, невыносимая тоска и желание встречи. Перед закрытыми глазами или на грани зрения маячило бледное лицо с кровавым мазком губ, непереносимо, до слез пронзающая улыбка и мраморная, голубовато-бледная рука с алыми ногтями. Он сходил с ума. Он плакал.

Он бесился оттого, что ее нет наяву.

Но она приходила во сне, и он просыпался, выпитый досуха.

Настроение у Кэт было противным, как день за окном. Точнее, уже поздний вечер.

Не шла работа. Не шла. Фразы получались какие-то идиотские, а может, и нормальные, только сегодня Кэт все раздражало. Диссертация вдруг показалась чем-то никчемным, глупым и пустым. Она плюнула на работу и открыла файл со сканами свитка и снимками экспонатов из музея Востока. С некоторого времени он стал ее любимым музеем.

Индракумара, белокурый и синеглазый сын Индры. Она долго смотрела на портрет и вдруг снова, как тогда в библиотеке, ощутила спиной взгляд Принца. Обернулась.

Сиамец лежал, свернувшись в кресле, которое ему уступила Просто-Машка, и не сводил с экрана голубых глаз. Взгляд был тоскливый-тоскливый.

– Что ты? – подошла к нему Кэт. – Грустишь опять?

Она протянула руку погладить зверя, но тот отстранился.

Голова у нее мягко закружилась. Она посмотрела на часы. Уже половина второго ночи. То-то так хочется спать…

Она побрела в ванную, затем заползла под одеяло.

И сразу же стала медленно погружаться в теплый сон, успев еще подумать, что это кошачьи сонные чары, знакомые с детства, и улыбнулась, засыпая – хитрец же ты, мой голубоглазый! Однако сопротивляться она не стала, а сдалась и уснула.

И снился ей печальный принц Индракумара.

На другой день Кэт прибежала в библиотеку чуть ли не к открытию. Она сама не понимала, что заставило ее проснуться так рано, почему теснило в груди и хотелось плакать.

Это было предчувствие, точно – предчувствие. Пришел тот номер «Ревю дез этюд ориенталь», которого она ждала с сентября. И никто, никто не успел его заказать… Схватив заветную белую книжку журнала, Кэт засела на любимом месте и нетерпеливо открыла нужную страницу. Итак, что же сказал Индра своему заколдованному сыну?

Но конец прошлой публикации и был концом свитка. Дальше шел отчет об экспедиции, нашедшей рукопись. История была достойна стать основой приключенческого романа. Заброшенный храм в джунглях, легенда о проклятии, три неудачные экспедиции в начале прошлого века, восемь трупов и так далее. Собственно, французских исследователей интересовала не сама Амаравати, а легендарный храм местной династии, вымершей еще веке в десятом, когда здешние цари стали вассалами тайских королей и постепенно исчезли с исторической арены. С храмом было связано одно смутное предание о том, как свирепые крысы, посланные злой ракшаской Рактакшей, хотели осквернить храм Индры, но священный кот Нилакарна отважно оборонял храм во главе армии котов. У крысоголовой демоницы были какие-то счеты к местной династии. И еще говорилось, что, пока храм Индры охраняет кот Нилакарна, династия будет править. Исторически-то местная династия захирела с приходом буддизма, хотя, скорее всего, упадок начался еще раньше, лет за двести, когда странным образом пропал – или, скорее, был убит – молодой царь Индракумара. Тезка принца со свитка.

– Вернемся к нашим котам, – пробормотала Кэт.

Ага. Кот покинул храм, и династия, естественно, погибла. Ну если скрестить ежа с ужом, то есть легенду с историческими фактами, то получается, что кот Нилакарна ушел в начале десятого века, и династии пришел конец. А храм чудесным образом скрылся в джунглях, которые за одну ночь выросли вокруг него, и с тех пор туда попадали только одиночные грабители, да и то случайно. Кэт открыла свои заметки – вот оно, из того плохонького английского перевода тайской поэмы. Храм является какому-нибудь одинокому путнику, заблудившемуся в кишащих змеями джунглях, раз в шестьдесят лет. Путник внезапно выходит в чистую прекрасную долину, и посередине ее стоит храм, который охраняет статуя кота Нилакарны. Всего день может там пробыть путник, а потом в долину стекаются крысы, и, если он не уйдет, ему конец. И снова храм скрывается на шестьдесят лет.

– Ну прямо как град Китеж, – зябко поежилась Кэт. Тутошний, конечно, дома-то он настоящий… Ах, Китеж, город родной, столица Тридевятого царства… Может, если поехать от Китежа да прямо на восход, то долго или коротко да приедешь в далекую страну Амаравати… Она помотала головой.