Змейские чары - Наталья Георгиевна Осояну Страница 27

напрягается, горбится, скалит зубы и начинает глухо рычать; она наклоняется к нему так близко, словно хочет поцеловать в губы, и свободной рукой приподнимает край своей черной вуали. Из-под нее вырывается что-то темное, длинное, гибкое. Волчок хочет отпрянуть, но Дракайна уже намотала цепь на кулак, и та стала чересчур короткой — ему не скрыться, не сбежать. Темное, длинное, гибкое впивается ученику в глаз, и в тот же миг он начинает выть.

Крапивник зажмуривается, успевая заметить, что многие из сидящих неподалеку делают то же самое, побледнев. Он еще и лицо прячет в ладонях, хотя стоило бы заткнуть уши, чтобы не слышать жуткий вой зверя, попавшего в ловушку. Вой этот кажется бесконечным, и от него внутри Крапивника вновь пробуждается нечто неведомое, оно поднимает голову, щурится. Когда волчий вой переходит в крик, который издает охрипшее человечье горло, неведомое гулко вздыхает и засыпает до следующего раза.

— Только самые сильные могут справиться со Словом. И только лучшие из лучших, — Дракайна повторяет то, что уже однажды сказала Крапивнику и, наверное, не ему одному, — выходят отсюда в человеческом облике. Я даю тебе еще один шанс. Не потрать его впустую.

Почему-то Крапивнику кажется, что она говорит это не Волчку — не Юстину, — а ему.

Не ложись на краю, не смотри за край,

Что тебе в бездне той? Забывай, забывай.

Мысли прочь гони, повернись спиной,

Да и уши заткни, чтоб не слышать вой.

Ну а бездне-то что? Бездна ждет-пождет,

И волчок на дне знает: день придет.

Он растет во 

, он скулит во сне,

Или смотрит ввысь — в тишине.

У любой дороги один закон:

Завершится путь на краю времен,

И когда увидишь обрыва пасть,

Знай: дождался волк. Ты готов упасть?..

Те, кого нет

Выпила царская сестрица украденную волшебную воду, и тотчас же вырос у нее вместо ног рыбий хвост, так что пришлось челяди спешно тащить госпожу к берегу моря, в чьих глубинах она и скрылась. Говорят, время от времени выплывает и спрашивает мореплавателей, жив ли Искандар, хороши ли его дела. Если сказать правду — что он давно умер, что царство его разрушено, а на руинах прекрасного дворца буйно разрослись шиповник да ежевика, — она в ярости попытается потопить судно и всех, кто на борту. А если заверить, что Искандар, как прежде, живет и здравствует, русалка начнет умолять, чтобы ему передали, как ей стыдно за содеянное.

Дескать, пусть попросит своего придворного мудреца сделать все как было.

В глубинах морских, оказывается, очень скучно.

Средний, пыточных дел мастер носил ожерелье из коротеньких трубчатых костей — заметив взгляд Киры, он любезно объяснил, что это пальцы предыдущих девушек, каждую из которых он помнит по имени и будет помнить вечно. Она, конечно, уже видела украшения на ветвях деревьев в саду и понимала, откуда они взялись, но ожерелье пробудило в ее душе новые, доселе невиданные чувства.

Средний что-то заметил и вскинул светлую бровь на черной половине лица.

«Ты не хочешь, чтобы тебя помнили?»

«Я хочу превратиться в прах! — сказала Кира с внезапным пылом. — Вместе с вашим логовом и вами тремя. Хочу, чтобы от вас осталось пустое место, дырка, яма, ничто, 

!»

«Но так не бывает, — возразил змей. Бессильная ярость пленницы его даже не позабавила, он отнесся к ее словам серьезно. — Ничто в этом мире не исчезает бесследно. Мы, я и мои братья, да и ты сама похожи на изреченные звуки, начертанные слова — нас нельзя уничтожить. Мы случились, и даже если умрем, с этим уже ничего не поделаешь. Ты не сотрешь нас из Книги».

«Какая чушь… — Кира болезненно рассмеялась. — После смерти остается только память, да и она не вечна. Я хочу, чтобы вы…»

«Сгинули насовсем, я понял, — кивнул змей. — Твоя ошибка в том, что ты неверно думаешь о времени. Тебе кажется, что оно куда-то мчится, волоча за собой бытие, которое по пути рассыпается на фрагменты, растворяющиеся в бескрайней пустоте. Но все не так. Случившееся — а также то, что могло или не могло случиться, — существует одновременно. Всегда. И то, что между нами происходит сейчас… или произойдет… а также то, что могло бы произойти, если бы на твоем месте оказалась другая девушка… Все, все существует одновременно. С этим, как я уже сказал, ничего не поделаешь».

И он принялся крутить колесо, растягивая ее на дыбе.

Граманциаш знал дорогу через костяной сад — словно уже бывал в этом жутком месте, словно уже сопровождал другую несчастную девушку туда, где ее ждали мучители. Он шел впереди быстрым шагом — разве что не бежал — к дому, видневшемуся над безлистными кронами, над густым белым туманом. Невозможное жилище змеев изнутри казалось находящимся в саду, а снаружи парило, начертанное золотистыми штрихами во 

; чем ближе подходили Кира и Дьюла, тем больше деталей в этом постепенно обретающем плотность рисунке они могли разглядеть. Вьющаяся лестница вела к крыльцу, за стеклами высоких окон мелькали таинственные огоньки, крыша тянулась к своду пещеры фронтонами и щипцами, вторя каменным выступам на полу. Кира признала бы, что огромный дом красив на свой зловещий лад, если бы граманциаш спросил, но он молчал, изредка бросая на спутницу взгляды — совершенно непостижимые, поскольку черты его лица опять расплылись, утратили определенность. Она понятия не имела, отчего ее совершенно не тревожит эта странная особенность чернокнижника.

У подножия лестницы Дьюла остановился так резко, что Кира едва не врезалась ему в спину. Чернокнижник обхватил рукой подбородок, разглядывая первые ступеньки, по-видимому, в глубокой задумчивости. Выходит, этот секрет ему тоже был известен: идти предстояло очень долго, — крыльцо змейского дома располагалось гораздо дальше, чем можно было предположить. Хозяева не упускали возможности поиздеваться над теми, кого угораздило сюда попасть. Дьюла шагнул назад, окинул взглядом пространство между краем костяного сада и парящим в вышине обиталищем, а потом негромко сказал что-то на языке, похожем на скрежет камней.

Когда земля под ногами задрожала, Кира испугалась, но быстро опомнилась — поняла, что за существо вот-вот явится на зов хозяина. И действительно, через несколько ударов сердца камни поднялись, вспучились, как