Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья Страница 25

Для совершения приятной процедуры супружеского поцелуя господину послу, естественно, понадобилось сдвинуть маску. Впрочем, через несколько мгновений он вообще предпочел от нее избавиться, небрежно сунув кому-то из слуг. Под равнодушным солнышком с надутыми щеками скрывалось вполне обычное человеческое лицо без каких-либо изъянов: в меру привлекательное, умеющее порой складываться в ослепительную улыбку, которая, правда, совершенно не задевала выражения глаз, остававшихся настороженными, очень внимательными и тронутыми непреходящей грустью. М-да, вот таков, оказывается, господин посол блистательной Венеции...

Ритуал продолжался — настало время искренне-фальшивых поздравлений, поклонов и жеманных поцелуев, но делла Мирандола ловко свалил обязанность выслушивать перлы изысканного красноречия на супругу, каким-то непостижимым образом очутившись возле уже распахнувшейся двери и проворно выскочив наружу. На пороге он оглянулся, выискивая кого-то, увидел нас и призывно махнул рукой. Отец Алистер на всякий случай изобразил на лице недоуменное уточнение — «Это вы нам?»

— Идемте, идемте, — рядом, как чертик из табакерки, выскочил неугомонный отец Бенедикт и легкими подталкиваниями направил нас к выходу. — Сеньор Мирандола поручил мне пригласить вас на небольшую вечеринку по поводу его свадьбы. Надеюсь, вы не откажетесь?

Отец Алистер разлился в ответной благодарности, а я подумал — с какой это радости никогда не имевший с нами дела посол, по слухам, недолюбливающий церковников любой разновидности, вдруг воспылал к такой привязанностью к представителям всеевропейского пугала — инквизиции? И что за подозрительная манера — венчаться в маске? Да, и с какой целью приходила мадемуазель Домбровска и куда потом делась? Когда мы вышли из часовни, ее, разумеется, и след простыл.

Под готовящуюся вечеринку отвели одну из комнат посольства, где уже заманчиво возвышался накрытый стол и отражения свечей вытягивались на выпуклых бутылочных боках. Приглашенных оказалось немного — человек пять или шесть, да еще мы с отцом Алистером, скромно державшиеся в сторонке. Пили мало, больше изощряясь в цветистости поздравлений, намекавших на прощание господина маркиза Кьянти с холостяцкой свободой, и понимающе ухмылялись. В какой-то миг к нам присоединилась диковинно смотревшаяся на сборище утонченных аристократов бюргерша — панна Кураже, вручившая виновнику торжества подарок: небольшой замшелый кувшин весьма почтенного вида, лежавший в тростниковой корзине. Мирандола без долгих раздумий выковырял наманикюренными ногтями залитую темной смолой пробку, восхищенно принюхался к тонкой струйке аромата и, отхлебнув прямо из горлышка, пустил подарок по кругу.

Такого вина мне пробовать еще нигде не доводилось — бархатное, горьковатое и, если так можно выразиться о вине, отдающее непролитыми слезами. Гости, отведав, немедля замолкали, задумчиво глядя куда-то внутрь себя...

Кувшин пошел по второму кругу, когда сидевший справа от Мирандолы кардинал Маласпина судорожно схватился за горло, качнулся вбок и, хрипя, тяжело опрокинулся набок. Падая, он вцепился в край скатерти, увлекая ее за собой, и короткие пронзительные удары отметили бесславную гибель нескольких свалившихся тарелок и графинов. Панна Кураже ахнула, делла Мирандола взвился с места, отшвырнув стул, оказался подле кардинала, слабо подергивающегося на ковре посреди разноцветных лужиц расплескавшегося вина и недоеденных закусок, и свистящим шепотом распорядился:

— Заприте двери! Никого не впускать! Никому ни слова! Лекаря, быстро! Это падучая!

Кто-то из гостей стрелой вылетел за дверь. Священник посольства, отец Бенедикт, похоже, обладавший некоторыми познаниями в мудрой науке медицине, присел рядом с Маласпиной, издающим малоприятные животные звуки, и захлопотал над ним, бормоча что-то успокаивающее. Слегка ошалевшие и на глазах трезвеющие гости сбились в кучку в дальнем углу комнаты, и тут инициативой внезапно завладел воспрявший от обычного меланхоличного состояния Мак-Дафф.

— Двери закрыты? — резко осведомился он. — Где бутылка, из которой мы пили?

— Здесь, — изрядно растерянный Орсини протянул ему кувшин, на дне которого еще плескалось немного божественной влаги. Отец Алистер подверг глиняный сосуд долгому тщательному изучению и грозно вопросил:

— Где та особа, что его принесла?

— Мы туточки, — говорливая рыжая мещанка в присутствии грозного инквизитора несколько присмирела.

— Откуда вы взяли это? — отец Алистер помахал кувшином перед носом отпрянувшей бюргерши.

— Оно с наших виноградников, — вдруг зачастила мадам Кураже, словно базарная торговка, расхваливающая залежавшийся на прилавке товар. — Это хорошее вино, доброе вино, мы выделываем его уже несколько десятилетий и все наши покупатели всегда оставались довольны!

— Кому принадлежат ваши виноградники? — грозно вопросил Мак-Дафф. Женщина почему-то замешкалась с ответом, нервно комкая в руках складки обширной красной юбки, но тут вмешался делла Мирандола. Его голос был усталым и терпеливым:

— Какая разница, откуда вино? Панна Либуше — наша давняя и добрая знакомая, и вряд ли ей пришло бы в голову преподносить столь коварные подарки. Вдобавок мы все отведали из этого кувшина, и, если потребуется, я готов выпить еще, дабы доказать, что вино — всего лишь вино, не более того. Только учтите одно обстоятельство, святой отец, — посол обвел всю нашу притихшую компанию взглядом, в котором смешивались тревога и недоверие. — Надеюсь, то, что я сказал, не выйдет за пределы этого круга? Сеньор Луиджи, как это ни прискорбно, страдает падучей болезнью, обостряющейся при употреблении большого количества горячительных напитков. Так что вина за сегодняшнее происшествие целиком и полностью лежит на мне — я должен был присмотреть за тем, сколько и чего он пьет.

В дверь робко постучали. Явился разысканный неизвестно где лекарь, по виду — вчерашний студиозус, по извечной привычке молодости прикрывавший свое смущение и испуг наигранной бодростью и крайней самоуверенностью. Для начала он распорядился перенести подающего слабые признаки жизни Маласпину на кушетку, затем оттеснил желающего помочь отца Бенедикта, раскрыл принесенную с собой вместительную кожаную сумку и деловито загремел склянками.

— Будет чудо, если он выживет после такого, с позволения сказать, лечения, — вполголоса, но с крайним раздражением буркнул отец Бенедикт, отойдя в наш угол.

— Это действительно падучая? — осторожным шепотом поинтересовался я. На мой, не слишком искушенный взгляд, мы имели дело с образцово-показательным отравлением, однако факты — вещь упрямая. Если бы вино разливали по бокалам, то при удачном стечении обстоятельств можно было незаметно сыпануть господину кардиналу чего-нибудь, не слишком способствующего улучшению здоровья. Но, как верно заметил делла Мирандола, вино пили прямо из кувшина, передаваемого из рук в руки, и я затруднялся назвать разновидность яда, имеющего столь избирательное действие — только на кардиналов. Пострадал один сеньор Маласпина, прочие же ничего не почувствовали.