Кристофер Сташеф - Леди ведьма Страница 24

И с нарастающей тревогой сообразил, что для него, по крайней мере, вопрос это праздный. Он влюблялся часто и легко и прекрасно знал все признаки этой напасти. И вот, похоже, опять…

А судя по выражению ее глаз, когда они первый раз посмотрели друг на друга, Корделия, похоже, испытывает подобное чувство.

— Тебя послушать, Джеффри, так выходит, это что-то вроде ремесла, которому можно научиться! — воскликнул Ален с чрезмерным, по мнению Джеффри, возмущением.

— Ну, все же не настолько систематично, — ухмыльнулся он. — Это, скорее, мастерство, требующее таланта.

— И у тебя он есть, разумеется, — скривился Ален. — Но, похоже, даже с таким талантом очень многое нужно просто узнать.

— Одним не обойтись без науки, другие обходятся инстинктом, — пожал плечами Джеффри. — Если ты получаешь удовольствие, играя ради самой игры, научишься довольно быстро.

А если нет, никогда не станешь мастером, сколько бы времени ни потратил.

— Так значит, все-таки можно научиться!

— Ну, по крайней мере, правилам, — согласился Джеффри, — хотя от них мало толку, коли не постиг истинного смысла.

Если собрался ухаживать за девушкой, нужно устроить трапезу при свечах и, при возможности, чтобы негромко наигрывал скрипач, а лучше трое, но так чтобы их не было видно.

— Но ее компаньонка…

— Ну, допустим, что компаньонки там нет, — Джеффри поднял указательный палец. — Мы ведь говорим не только о благородных, но и о деревенских девицах. В любом случае, если собрался завоевать сердце прекрасной дамы, нужно увлечь ее хотя бы на полчаса для разговора с глазу на глаз. Для этого подойдет укромный уголок в саду или беседка, и пусть мимо, будто случайно, пройдут твои скрипачи или просто парень, наигрывающий на флейте любовные песенки.

— Так это при свечах или при лунном свете?

— Луна больше подходит, — заявил Джеффри, — если она полная или почти полная. Но свечи тоже подходят, свечи это совсем неплохо.

— А что же мне говорить? — спросил Ален.

— Ну, ты должен превозносить ее глаза, волосы, губы, румянец на ее щеках. Неплохо бы написать мадригал о ее красоте и выучить его наизусть.

— Я не владею поэтическим даром, — уныло проговорил Ален.

— О, друг мой, найдется целая куча поэтов, которые за один золотой целую книжку тебе напишут. А если ты не доверяешь своей памяти, возьми с собой листок и прочитай.

— Но разве она не поймет, что это не я написал?

— Может, конечно, заподозрить, — беспечно признал Джеффри, — но как ей узнать наверняка, если ты сам не дашь повода Для сомнений? Говори о любви, а если считаешь, что любви нет, рассказывай о чувствах, что охватывают тебя, когда ты на нее смотришь.

— Вот тут-то у меня сплошная неразбериха, — Ален нахмурился и отвел глаза. — Когда я смотрю на твою сестру, вот как сегодня, то испытываю нечто очень странное, и о некоторых из своих ощущений я бы не мог рассказать ее брату. — Он весь зарделся. — Да и вообще никому, кроме, разве что, отца.

— Рад это слышать, — пробормотал Джеффри.

— Хотя, прежде всего она предстает перед моим мысленным взором с лицом и фигурой девчонки, — растерянно добавил Ален. — Помнишь, какой она была хорошенькой?

— Я бы не назвал ее хорошенькой, — пробурчал Джеффри.

— Конечно, нет, ведь ты ее брат. А я и сейчас вижу Корделию и сразу вспоминаю ее детские проказы, острый язычок, веселый смех. Мне кажется… — Он замолчал, качая головой.

— Давай же, смелее! — подбадривал Джеффри. — Облегчи душу! Рассказывай одно за другим, говори обо всем, я же вижу, в каком страшном смятении находятся твои чувства.

— Да, и они разбегаются в разные стороны. — Ален хмуро уставился на холку своего коня. — Я ведь всегда вижу в благородной даме озорную девчонку, и хотя есть тут привлекательная сторона, но и что-то пугающее, потому что она всегда была совершенно непредсказуема, то ласковая, как ягненок, и тут же настоящая ведьма.

— Да, в ней, безусловно, жив тот ребенок, — медленно проговорил Джеффри. — Мой отец как-то сказал, что в каждом из нас живет ребенок, и это невыразимая трагедия, когда он умирает.

— Да, то же самое я слышал от нашего капеллана. — Ален пристально смотрел куда-то в сторону. — И мы должны прилагать все усилия, чтобы сохранить в себе этого ребенка, ибо Христос сказал, если не станем, как дети, не войдем в Царство Небесное.

— Вот именно, станем, а не останемся, — напомнил Джеффри.

Но Ален не слушал его.

— Я не уверен в своих чувствах к этому ребенку, Джеффри.

— Вздор! — раздраженно воскликнул Джеффри. — Ты с двенадцати лет бегал за ней, как одурманенный, Ален.

— Да, я этого не забыл, — смутился принц. — Но сейчас я вспоминаю о еще более ранних годах, когда она смела говорить со мной, будто с пустоголовым болваном.

— Ах, конечно, но точно так же она поступала, когда тебе исполнилось двенадцать, и пятнадцать, и семнадцать, да и сейчас, похоже, особо не церемонится! — усмехнулся Джеффри. — Не сомневайся, что и дальше ничего не изменится. Так что, если ты и в самом деле не способен с этим смириться, поищи себе жену где-нибудь в другом месте.

— Ну… Я бы не сказал, что совсем не способен. Конечно, это меня раздражает — иногда. А в другой раз, наряду с горечью, придает остроты нашим отношениям. Ведь розы без шипов не бывает, и дураком окажется тот, кто из-за них откажется от прекрасного цветка.

Джеффри улыбнулся, приятно удивленный. Все-таки Ален не лишен поэтического дара.

— Так какое же чувство противостоит столь пылким дифирамбам?

— Да просто она мне почти как сестра! — вспыхнул Ален. — Во всяком случае, ближе у меня никого не было: она единственная моя ровесница, которую я видел хоть изредка. Разве можно влюбиться в сестру? Это противно природе, если знаешь свою подружку так близко, так долго и с таких юных лет. Тут можно говорить о дружбе, но не о любви — во всяком случае, не о такой любви, что связывает мужа и жену.

— Да, я понимаю, — кивнул Джеффри, — хотя вовсе не уверен, что природе так уж противна, к примеру, крестьянская жизнь в маленькой деревушке, где все с малых лет знают друг друга. Когда в голову тебе приходят подобные мысли, постарайся вспомнить, о чем ты мечтал в двенадцать лет. Могу поклясться, тогда вовсе не казалось, что ты видишь в ней лишь сестру.

— Что ж, в этом есть доля истины, — вздохнул Ален. — Но если я действительно влюблен, то разве не должен ворочаться ночами, грезя о ней, ее лице, ее теле? Разве не должен потерять аппетит? И вообще, радость жизни? Не положено ли мне влачить свои дни в хандре и тяжких воздыханиях?

— Конечно, если ты дурак набитый. По правде говоря, всякий раз, когда я вижу такого воздыхателя, мне начинает казаться, что вовсе не любовь овладела им, а какое-то другое, болезненное чувство. А ты-то что ощущаешь, грезя о ней бессонными ночами?