Падение владык (СИ) - Ольга Ружникова Страница 21

Глава 7

Глава седьмая.

Мидантия, Гелиополис.

1

Странное ощущение, что к тебе никто не может войти без стука. И тем более — потребовать, чтобы куда-то немедленно мчался ты сам.

В одиночестве кабинета уютно думать. И вспоминать…

Что такое мачеха, Евгений знал еще из уроков истории. Шанс протолкнуть на трон собственного отпрыска вместо чужого — искушение не только для прожженной злодейки. И уж точно для любой мидантийки. Свой ведь еще и лучше, достойнее, разве нет? А у чужого всегда куча недостатков.

И всё же нежную, тихую Анну Евгений возненавидеть не смог. А если честно, то и не пытался. Во-первых, уже знал ее, как добрую тетушку — жену младшего дяди. А во-вторых — не за что было ненавидеть. Да и никаких других наследников она отцу не родила. Кроме явно не подходящей по срокам Юлианы.

Никаких детей — за четыре с лишним года.

И желала бы травануть кого из пасынков — времени нашлось бы до и больше. Но опять же — кого пропихивать вместо них?

Да и чужих отпрысков аж трое. Многовато травить.

В тот день отец — правая рука императора Иоанна! — творил суд в Церемониальной Зале. Почти десятилетнего наследника он взял с собой. Хотел устрашить? Напомнить, кто он сам? А заодно и где они живут? В какой семье? Или просто в очередной раз решил «закалить»?

Увы, время, когда хотелось брать с отца пример, Евгений тогда уже перерос. Других примеров не было вовсе, они с Константином занимали из книг. Не начни один из них читать другие книги — кончили бы оба одинаково.

Насколько недопустима внешняя слабость, Евгений тогда уже знал. Просто полагал, что допустима с близкими. С настоящими близкими. И еще не успел понять, что их у него нет. Даже всегда прятавшейся за старшего брата Марии. Или упрямого рыжика Юли.

Ожиданиям отца соответствовать уже было невозможно. Радовало лишь одно: Евгений — хоть не наследник трона. Вот Константин — тому совсем не повезло, бедняге.

Ощущение давящей громады зала помнится до сих пор. Он не стал приятнее и взрослыми глазами.

Та бывшая придворная дама, Мария Родос, была богата и далеко не юна — за сорок. И жена когда-то уважаемого сановника. Тоже бывшего.

Но обвиняли ее в воровстве. В Мидантии это приравнивается почти к убийству. Карается отсечением обеих рук, что для простолюдинов — та же смерть, только медленная. Мало чья родня станет кормить бесполезного калеку.

Да и дворянам лучше бы сразу башку секли, что ли. Всё честнее. Увы, Мидантийский Кодекс сочинял явный единомышленник Романа.

Евгений тогда был уверен, что дама Родос невиновна. Просто ее муж сейчас в опале. И нужна показательная экзекуция. Ну и зрелище для простолюдинов.

А заодно — устрашение для всех дерзких. Императорская длань настигнет любого — кем бы он ни был. Настигнет и жестоко покарает.

Но патрикианке не было смысла красть эти драгоценности — хватает своих.

Тогда он впервые услышал, как Анна возразила отцу. Она приняла сторону Евгения! И не воспользовалась случаем, чтобы упрочить свое положение за счет него.

Принцесса умоляла мужа если не помиловать несчастную, так хоть заключить в тюрьму для знати. Оттуда можно выйти, если драгоценности найдутся. А мертвеца или калеку прежним не сделаешь.

Вряд ли отец прислушался к ним из жалости. Или хоть из справедливости. Разве что, может, в пику ратовавшим за казнь министрам. Чтобы тоже не наглели. И не вздумали диктовать свою волю принцу. Брату и правой руке императора.

Но Мария Родос и впрямь отделалась тюрьмой, а ее муж уплатил в казну немалый штраф.

Тогда Евгений пообещал себе, что как только Константин займет Пурпурный Престол, все публичные пытки и медленные казни они тут же отменят. Смерть, тюрьма, каторга, штраф — или ничего. Устаревший древний Кодекс давно пора пересмотреть. У них ведь не дикий Восток, в самом деле.

А чернь гонками колесниц обойдется. Или бродячими театрами. Или в цирк пусть сходят — там весело.

На худой конец можно отсечь дурную башку отпетому душегубу. Пусть любуются — раз так охота.

Увы, на трон Константин так и не взошел. И уже не взойдет. Придется слово держать одному.

«Евгений Кантизин, волею Творца император…»

Никакой Творец здесь ни при чём. Иначе придется решить, что и Константина лишил трона он, и отца туда возвел…

Теперь осталось только дать чернилам просохнуть.

Осторожный стук в дверь. Совсем в покое не оставят никого.

— Ваше Величество.

За ним все-таки пришли. Император Мидантии вот-вот опоздает на собственную свадьбу — непорядок.

Вики, скажешь ли спасибо за такую мачеху?

Нужен ответ?

2

Спальню на сей раз приготовили другую. Здесь Евгения еще не травили и не резали. Всё впереди.

И при нем здесь никто еще не рыдал. Пока.

Впрочем, Юлиана точно скорее прирежет.

Наверное, это было безумием. Нет, жениться на Юлиане и сейчас кажется наиболее верным решением во всём их мидантийском мире кривых зеркал. Вернее, чем отправить ее с Константином и Марией. Навстречу приключениям и новым интригам.

Но Евгений и впрямь собрался сегодня лечь с ней в постель? С Юли, что выросла на его глазах, — как сказал оставшийся наивным идеалистом Константин? С той девочкой, что после смерти матери не говорила три месяца — и тогда Евгений не знал, почему?

Или с интриганкой, ненавидевшей его змеи знают сколько лет? За то, что случилось, когда они оба были детьми. И уж точно не прекратила ненавидеть, когда он предложил ей выбор между венцом и смертью. Как наверняка когда-то — его отец ее матери.

Оба варианта — одинаково дикие.

И это он-то — не одну неделю не смевший дотронуться до тихой, пугливой Софии? Столько месяцев мучительно ломавший голову, как до нее достучаться?

А нужно было не достукиваться, куда не просят, а просто отпустить. Юлиану тоже нужно было отпустить, а не… Как это будет теперь называться?

Спроси у покойного Романа. Ему такое весьма нравилось.

Да и отцу — временами. Иначе не тащил бы беременную вдову брата под венец чуть ли не за шкирку.

Служанки, оказывается, помнят и это.

Тем не менее, вперед. Свадьба отгремела, молодая жена — в опочивальне.

Заныл давно заживший шрам чуть выше колена. Резать руку — заметят. Поэтому когда-то Евгений остановил выбор на ноге. Крови было столько, что служанки утром косились дикими