Дремир. Беспечные. Том 3 - Ник Вернер Страница 194

осознавать своё «я» и понимать разницу между своим и чужим, то есть определять свои и чужие физические границы. Следующие три года они должны научиться осознавать свои мысли, и ещё три года уходит на осознание эмоций. То есть к двенадцати годам человек должен уметь определять как свои, так и чужие физические границы, то есть границы тела, так и границы собственности, мыслей и эмоций. Что значит осознавать? Знать о своих границах и уважать чужие. Возвращаясь к Ванессе, это значит, что за оставшийся год до её двенадцатилетия она должна научиться осознавать свои мысли и эмоции, а также уважать мысли и эмоции других. Говоря проще: начать понимать, что у тебя есть своё мнение и потребности, а также не бежать к тебе за утешением при каждом эмоциональном потрясении. Другим словами, должна научиться контролировать свои мысли и эмоции. Да, я видел, что она и сейчас это делает, но я думаю, что это результат её «дрессировки» советником. Скорее всего, её наказывали за проявление эмоций, а следом выработался условный рефлекс.

— Будем считать, что я понял, — устало вздохнул Леон и сжал виски ладоням. — Если сейчас начать учить её границам, то через год она должна перестать на мне виснуть. Только я всё равно не понял, что я для того должен сделать.

— Об этом мы поговорим с тобой в другой раз, а пока я бы хотел попросить тебя быть к ней терпимее и, как ты выражаешься, давать на себе виснуть. Нам надо её убедить, что она с нами в безопасности, и только после этого мы сможем приступить к её обучению и выстраиванию её границ, а для того, чтобы обучение прошло успешно, она должна нам доверять. Иначе это будет очередная «дрессировка».

— Что-то я не особо вижу разницы между «обучением» и «дрессировкой», — честно признался Леон и начал ожидать, что его обвинят в том, что он идиот и плохо слушал всё это время.

К его удивлению, отец ответил спокойно и серьёзно:

— Разница огромна: дрессировка лишь учит тебя реагировать определенным образом на внешние раздражители. Она не подразумевает полного понимания происходящего. Кинули еды — поднял лапу. Зачем? Иначе не дадут еды или ударят. Кому и зачем понадобилось, чтобы я поднимал лапу? Хочу ли я поднимать лапу? Могу ли я поднять лапу? Да не важно! Надо поднять. Обучение же призвано воспитать понимание происходящего и осознанный выбор реакции на него. Кинули еды? Могу поднять одну лапу, а могу две, чтобы получить больше еды. Могу завилять хвостом — ещё и погладят. А могу ничего не делать, притворившись, что у меня болит лапа, и тем самым вызвать к себе жалость и продолжать отдыхать. Как видишь, во втором случае решение более гибкое и основано на внутренних потребностях и возможностях, а не внешних обстоятельствах.

— Ясно, — ответил Леон, не желая больше ничего слушать на эту тему.

Ему действительно было ясно, что в ближайший год ему придётся быть терпеливым и снисходительным к Ванессе и прощать ей все её выбрыки. Осталось лишь как-то себя убедить, что это его «внутреннее желание», а не «реакция на внешние раздражители». Что бы не рассказывал отец, Леону всё равно казалось, что тот его просто «дрессирует».

— Если перестанет быть «ясно», — усмехнулся отец, будто читая его мысли, — приходи, ещё раз объясню.

— Как-нибудь обойдусь, — съязвил Леон, на что граф Мэйнер лишь вздохнул:

— И когда ты уже повзрослеешь?

— Так сам же меня недавно взрослым называл, — продолжал язвить Леон.

— Тебя? — рассмеялся отец, а Леон обиделся. — Какой же из тебя взрослый? Лишь «подростком» недавно стал, когда появились хоть какие-то обязанности.

— Да у меня уже этих обязанностей как у взрослого! — не согласился Леон, на что отец снисходительно на него посмотрел и ответил:

— Быть взрослым — это не про обязанности, а про возможности. Осознай свои возможности, начни их использовать, расширь их — и станешь взрослым.

— Я могу летать на грифоне! — выпалил Леон первое, что пришло ему в голову.

— Это, конечно, замечательно, — продолжал снисходительно смотреть на него отец, — но кто твоего грифона содержит-то? Вот когда ты сможешь вдвоём с грифоном прожить год без внешних средств, тогда это и будет полноценное «могу». Это не значит, что я тебя выгоняю из дома и призываю к самостоятельности, я лишь предлагаю тебе составить список того, что ты можешь, внимательно посмотреть на него и решить, чего тебе там не хватает. Это будет твой первый шаг к тому, чтобы стать взрослым.

На это Леон не спешил отвечать, а решил отложить на потом и обдумать, когда…

«Эта чертова голова перестанет болеть наконец-то!!!»

На этой мысли Леону болеть надоело, и он решил к утру выздороветь.

«Так. Я могу вызвать лекаря с эликсиром от головной боли. Отлично! Хоть что-то я могу!»

Леон встал и, пошатываясь, пошёл к двери.

— Куда ты в таком виде собрался идти? — скептически посмотрел на него отец.

— За лекарством.

— Ложись обратно, я распоряжусь, чтобы к тебе лекаря привели.

— Я и сам могу! — возмутился Леон, не оборачиваясь.

— Я понимаю, что ты можешь, — усмехнулся отец и встал. — Но наличие возможности делать глупости не делает тебя взрослым.

— Слушай, отстань уже от меня! — окончательно разозлился Леон и обернулся. — Я уже окончательно запутался! Что ты от меня хочешь⁈ Чтобы я мог? Или не мог? Или был взрослым? Или дитём? Или что?

— Я хочу, — спокойно ответил граф Мэйнер, подходя к сыну и обнимая его за плечо, — чтобы ты лег в кровать и дал мне о тебе позаботиться. Отдохни, выспись, приди окончательно в себя и только потом выходи за дверь. Оно тебе надо, чтобы тебя видели в таком виде? У кого ты жалость собрался вызывать? У слуг? У Ванессы?

— Ни у кого, — буркнул Леон.

— Вот и замечательно, — ответил отец и повёл сына в спальню.

— Я на диван, — высвободился из объятий Леон. — Там кровать надо перестелить.

— Хорошо, я распоряжусь.

— Благодарю, — ответил Леон, завалился на диван и накрылся покрывалом с головой.

Следующие два часа в покоях Леона было шумно: то ходили слуги и ничего от него не хотели, то приходил лекарь и что-то от него хотел, то снова слуги — спрашивали,