Река Великая - Максим Николаевич Николаев Страница 9

— Говорили вы, батюшка, что в этой домине они хранят сети и снасть, а молятся у себя в жилищах.

— Может, в обычные дни у себя, а по каким-то событиям и вместе собираются. Думаешь, много я об их вере знаю? В своей-то дай Бог разобраться!

— И на христианскую молитву это похоже не было. За стеной вроде гусли играли, и слова такие… не знаю, не молитва, а скорее, как песня какая-то старинная очень или как заклинание. Еще мимо реки, когда обратно бежал, я вонь почуял.

— От испуга может случиться, — кивает отец Власий.

— Да ничто не случилось! Такая вонь была. То ли как сера жженая, то ли рыба тухлая или водоросли гнилые. Козаков рассказывал, когда дед его ящерицу на островке нашел, там тоже жуткая вонь стояла. Говорят же, что они этим ящерицам людей живьем скармливают.

— А я говорил тебе, чтоб не лез к соседям?!

Андрей молча глядит на тарелку, где осталось еще несколько нарубленных ножом брусков толстого домашнего шпика.

— Вот что, Андрюш, я решил. Ни единого греха на исповеди тебе больше не отпущу. Гори в аду!

— Да есть ли тот ад, батюшка?

— А вот и узнаешь! — Приходской священник делает злорадное лицо.

Андрей берет со стола бутыль и наливает себе до краев. Власий обиженно прикрывает свою рюмку ладонью.

— Ничего, что закурю?

— Кури, Бог с тобой.

Андрей поискал глазами и не нашел жестяную крышку от банки с огурцами, которую видел только что и собрался использовать вместо пепельницы.

— Видит Бог, тяжек крест службы приходской. Душа к братии в обитель просится.

— Только же на той неделе вернулись.

— И напрасно, как Бог свят. Сам-то не хочешь к нам?

— Куда к вам? В монастырь, что ли? — не понял Андрей.

— В монастырь, — подтвердил Власий.

— У меня жена есть.

— И что, в деревню к тебе она воротиться согласна?

— Жить со мной хочет, — ответил Андрей.

— Сегодня хочет, а завтра опять шлея под хвост попадет. Сам ты сколько раз жаловался: то ей не так, се не эдак. Недаром сказано: баба как горшок, что ни влей — всё кипит.

— Не жалуете вы, батюшка, дамский пол, — усмехнулся Андрей.

— Упаси меня Господь! — Власий отрывисто перекрестился. — Истинно тебе говорю, сама по себе баба, отдельно взятая, ничуть мужика не хуже. Но только, ежель прилепится к тебе, жди горестей великих.

Андрей чокнулся со святым отцом, выпил и, вместо того чтобы закусить, сделал глубокую затяжку. Крышки он так и не нашел и стряхнул пепел в банку с рассолом, откуда перед этим отец Власий выловил последний огурец.

III. Март

Во времена рыбхоза промышленный холодильник был не нужен. Выловленную рыбу каждый день возили в Псков на большой лодке с мотором, которую водил старый Святослав Родич, дед Святовита. У них же, Родичей, в подполе держали и пьяниц, а старинный ледник у реки общинники использовали под свои нужды.

Когда Союз стал разваливаться, о продажах пришлось думать самим. Разжились грузовичком, построили морозилку — плоское кирпичное здание с дверью в несколько слоев стали. Вертелись как могли. Что-то возили в Ленинград, который потом стал Санкт-Петербургом, что-то — в Прибалтику, немногое получалось сбывать псковскому общепиту. Нынче прав на лодку в селении ни у кого не было, да и саму лодку продали, разобрали старый причал, и от пристани осталось одно название.

Михалап Родич, сын Святослава и отец нынешнего старейшины Святовита, не хотел держать у себя в избе пленников. Старики на сходе согласились с тем, что это опасно, и нужно оборудовать отдельное помещение. В каждом доме тогда уже стоял холодильник, и старый общинный ледник переделали в темницу. Спускались туда теперь через морозильную камеру, люк — в полу.

Днем компрессора было почти не слыхать, но ночью гул стоял на всю пристань. Из трубы под крышей капал конденсат, от которого снизу вверх росла толстая сосулька.

Стоян Славич прошелся вдоль кирпичной стены и достал из тулупа часы на цепочке. Был третий час ночи. Он собрался вернуться в сторожку и еще подремать, но тут услышал машину и пошел отворять ворота.

На пристань въехала белая «Газель». Через шум мотора он различил глухие удары по кузову изнутри. Богуслав заглушил двигатель и выбрался из кабины. Грохот стал громче.

— Буянит? — спросил Стоян.

— Проснулся, как Полены проехали.

Стражник обреченно вздохнул:

— Пойду будить.

Улица шла под уклоном вниз, а фонари, как водится, погасили еще с вечера. По пути к избе старейшины он так лихо поскользнулся, что только чудом не переломал старые кости. Когда постучался в калитку, Кощей поднял лай и разбудил Невзоровых собак. У старших Асичей, через двор, загорелось окно. Нескоро со своего крыльца, зевая, спустился старейшина Святовит Родич.

Когда вдвоем они вернулись к пристани, он велел старому Стояну запереть ворота. Сам пошел в амбар и вернулся с оружием. Себе он оставил старинный кистень, а сыну Богуславу вручил шест в сажень длиной с рогаткой на конце, острия которой были заточены и обожжены для крепости.

Из кузова больше не доносилось ни звука. Пьяница то ли заснул, то ли почуял недоброе и затаился.

— Где подобрал? — спросил старший Родич у младшего.

— Перед мостом в Шабанах.

— В деревне, что ли, останавливался?

— Говорю же, перед самым мостом. За деревней.

— Зà Там последний дом, считай, на реке стоит, — заворчал старейшина на сына. — Я в твоем возрасте за ночь пол-области объезжу, бывало. Домой воротишься — у соседей в Малых Удах уже петухи поют. А тебе лишь бы…

Из кузова послышались тяжелые шаги. Святовит приложил ухо к железу.

— Говорил тебе переростков не возить?!

— Думаешь, бать, они по району на выбор тебе разложены, как овощи в магазине?! — не сдержался сын. — Зато теперь до июня запас есть!

— До какого июня! Тот, что с Пиявина, сколько ни съест, всё обратно выходит, мне и сразу-то не понравилось, что он желтый такой. Второй тоже вялый: боюсь, месяца не протянет.

— В Пиявине, слыхал я, нынче половина мужиков такие: спиртом каким-то ядовитым потравились. Соседи за глаза одуванчиками зовут, — примиряющим тоном вставил старый Славич.

Старик стоял перед дверью фургона. Глава общины жестом указал ему отойти и дернул вниз шпингалет.

— Выходи, винопийца! — свой приказ старейшина сопроводил ударом рукояткой кистеня по железу кузова.

Подождав немного, молодой Богуслав свободной рукой потянулся к ручке.

— Кудà! Стоян, холодильник включи!

Старик послушно полез в кабину. К гулу морозильной камеры на дворе