Контрольная группа - Павел Александрович Шушканов Страница 38

Последняя мысль была напоминанием о записи к доктору. Да, как раз вовремя. Во всех смыслах. Четверть часа до автобуса и таблетки в пузырьке почти на исходе.

Я повернул в сторону остановки, едва не сбив ругнувшегося прохожего, и увидел Гэм.

Летние столики почти убрали из-под окон ресторанчиков и кофеен. Но тут и там они еще оставались, покрытые желтыми листьями. Гэм сидела вполоборота ко мне за одним из таких, скрестив пальцы перед собой. Маленькая чашка кофе остывала перед ней. Наверное, с другого ракурса я даже разглядел бы ее отраженную улыбку в кофейной черноте. Гэм не успела заметить меня, как и ее собеседник – Борис Лансу.

***

Дорога наверх петляла, взбираясь на вершину холма. От сонной неоновой станции до темной платформы наверху над нашими головами метров сто и полчаса неспешного пути. Все тише с каждым шагом и все сильнее ветер. На перилах старой железной лестницы рыжие пятна ржавчины.

Смотровую платформу давно закрыли, но она все еще была цела – плоская конструкция с высокими бортиками, продуваемая всеми ветрами. Отсюда небо казалось грязно-розовой чашей, накрывшей пульсирующий флуоресцентными огнями, словно колония водорослей на морской отмели, город. Город лежал в углублении между цепочками холмов. Из зияющих между ними ворот на крыши домов лился закат.

– Зачем мы здесь? – спросил я, застегивая пальто. Ветер вовсе не был ласковым бризом и дышал осенью.

– Ты бывал тут? Очень красивое место. Когда солнце сядет совсем, можно увидеть фиолетовой кольцо, опоясывающее горизонт, а в нем звезды. И город будет похож на огромную светящуюся медузу.

– Странно, я подумал о том же.

Гэм облокотилась на перила. Ветер развевал ее волосы, открывал бледное и по лунному чистое лицо. Она щурилась и покусывала губы, вглядываясь в далекий закат.

– Гэм…, – позвал я.

Но она не отозвалась. она продолжила говорить, обращаясь то ли ко мне, то ли к темнеющему небу.

– Знаешь, долгое время после того, как мы пропали в Пустом городе, я скрывалась. Это даже путешествием назвать нельзя – скорее бегство. Три или четыре города за пять лет, пока один хороший человек, знающий дыры в Паутине, не сделал мне новый паспорт и новую личность. Но и потом я не могла остановиться, все время в движении и все время на север. В одном из городков – наверное самом северном из сорока, есть такая же вот платформа, может чуть выше, но тоже безлюдная. Это было мое любимое место, пока я жила там в маленькой комнате на окраине. Почти все было так же. Тоже холмы и такое же небо, разве что городок меньше и немного вытянут вдоль реки с севера на юго-запад. Но вон там, – она показала рукой на гряду холмов, – словно горы впивается в небо Барьер, а с него стекают вниз облака. Барьер огромный, ты даже не представляешь насколько. И не только ввысь, когда кажется, что он дрожит, нависая над тобой. Он уползает на восток и на запад. Он – граница мира. Там рядом с ним понимаешь вещи, о которых не думаешь здесь в долинах. И задаешь себе странные вопросы. Например, что там за ним, и есть ли там вообще что-то. Ты видел Барьер?

Я качнул головой. Только на фотографиях.

– Он должен вселять уверенность и спокойствие, но вселяет лишь страх. Почти такой же, как в Пустом городе. Где Барьера нет.

12.Из дневника

В синем свете, льющемся сверху, тихо падал снег. Все казалось нереальным, словно в тех снах, которые приходят изредка глубокой ночью и наполнены безысходным кошмаром, непрекращающимся даже после пробуждения. Мы спрятались за полуразрушенной перегородкой, услышав приближающиеся шаги. Здесь когда-то было служебное помещение. Пол усеивали покореженные временем обрывки документов и клочки упаковочной бумаги. Кто-то пробил дыру в стене, хотя выше нее зияло когда-то застекленное окно. Сейчас в нем торчали осколки, как зубы в распахнутой пасти. За неровными краями дыры я видел торговый зал и дергающуюся в паутине фигуру человека. Одежда на теле – я узнал ее. Куртка и джинсы Дмитрия Александровича.

Кто-то неспешно бродил совсем рядом за перегородкой. Я слышал только его голос и одиночные шаги. Значит говорил он сам с собой, хотя и достаточно громко. Я сидел на груде обломков какой-то старой мебели, не был ни связан, ни оглушен, но парализован страхом. Саша вжималась в меня, но я даже не замечал этого. Когда она узнала голос, я все же успел вцепиться в ее рукав и зажал ладонью ее рот.

Мы нашли его! Дима был жив, и он бродил тут среди руин, что-то бормоча себе под нос и изредка бросая в нашу сторону любопытные взгляды. Но двигался он как-то странно, наступая лишь на пальцы ног и почти не сгибая колени, словно копировал птичью походку. Человек в паутине никуда не исчез, он слегка шевелился, словно от ветра, и липкие черные канаты натягивались и ослаблялись снова и казалось, что он слушал странное бормотание.

Я на всякий случай нащупал под спиной обломок доски – не слишком надежное оружие, но все лучше, чем голые руки.

– Он не готов, – Стрельников говорил быстро и довольно внятно, слегка наклонив голову. – Чего-то не хватает. Он жив, но не так как нужно. Память не та, тело не то – оно не завершено, – он тронул рукой натянутый канат и посмотрел вверх, где болтался человек. – Руки! Нужны другие руки. В них кроется разум и память, – он явно был не в себе. – Я нашел одну и заменил ее, как и глаза – тут их много. Но он не принял их. И мои не подходят. Нужно начинать заново.

Стрельников поднял вторую руку и закатал рукав. Саша взвизгнула, едва не прокусив мне ладонь, и я вжал ее в мягкую ткань рукава. Не задохнулась бы! Но сейчас совсем не нужно лишнее внимание. Мы нашли Стрельникова, но это не Стрельников. Это нечто отдаленно напоминающее его. Вместо его кисти тускло поблескивало синее стекло. Я узнал ее – одна из тех отколотых рук странных манекенов, что мы видели в торговом центре. И она каким-то образом держалась на его запястье вместо собственной руки.

– Все не то! –