Ариадна из чугуна и стали - Виолетта Орлова Страница 32

– В смысле, пассажиры. Мы объединились, чтобы преодолеть все препятствия и…

– Понятно, Элли, – неожиданно резко бросил он, в голосе его прорезались нотки явного разочарования, которые он не смог или не захотел сдержать. – Ты вспомнила еще что-нибудь существенное? – Он намеренно выделил слово «существенное», и Элли невольно вспыхнула.

– Больше ничего. К сожалению. Эта информация ничего нам не дает.

– Хочешь, я немного расскажу тебе про катастрофу? Ты должна знать, возможно, это поможет тебе вспомнить что-нибудь еще.

Элли жадно кивнула. О, она уже давно жаждала знать! Ей подумалось, будто помощник приоткроет ей завесу тайны своим волнующе-приятным голосом, однако вместо этого он нежно взял ее за руку, царапнув шероховатостью кожи.

– А вернее, покажу. Я ведь сурьин, в конце концов, – загадочно прошептал Кей, и вдруг стало понятно, что он имел в виду. Пепельно-серый мир, суженный до размера поезда и неблагонадежных рельсов, неожиданно расширился, туда проникли чудные цвета, запахи, звуки. Носа коснулся аромат прелых яблок, скошенной травы, протухших водорослей, исторгаемых на берег волнами, колюче-зимнего утра, влажной земли. Арбузно-свежий запах, который часто возникает после дождя, хвойного леса, иссушающий аромат пустыни – все это бесцеремонно ворвалось в ноздри ошеломляя. В этом упоительно пахучем ярком мире почти не оказалось места для дымно-мазутных запахов машин, ибо он еще был живым. И Элли поняла, что именно так пах мир до катастрофы. Ее посетило странное умилительное чувство покачать его на руках, будто младенца. Мир – это ребенок, которого человек должен был растить, ухаживать и лелеять, но между тем безжалостно распял на стальной и безжизненно-холодной дороге рельсов.

Сама не зная, как, Элли оказалась в небольшом пристанционном городке. Сперва она пронеслась над залитым солнечным светом косогором, стальной, петляющей между холмами железной дорогой, а затем взгляд ее зацепил и само поселение. Лаково-красочное, точно ягодный торт, политый глазурью. У каждого дома свой цвет: пекарня обрядилась в салатово-зеленый, молокозавод веселил желтыми красками, розовая цирюльня кокетничала с расположенной напротив голубично-синей башмачной мастерской. Бездонное синее небо над головой, в золотистых колосьях гудят насекомые, по узким улицам неторопливо проезжают дилижансы, откуда выглядывают изящные головки в капорах39 и чепцах, по рельсам проносятся пузатые омнибусы. Нарядно одетые возничие лениво подбадривают лошадей – и все тихо, размеренно, пока на станцию не прибывает поезд, раскаленный, огнедышащий, фырчащий, он обдает паром все вокруг и замирает, ожидая последующих действий машиниста. Элли ужасно захотелось остаться в этом благодатном городке, он показался ей знакомым. А потом перед ней возник черепичный дом с выступавшим эркером на фасаде; на двери были указаны имена владельцев, Элли не успела прочесть их все; лишь одно отразилось в ее сознании – Кей Корхонен. Кажется, он здесь живет? Кованая ручка на двери, узкий коридор, гостиная с камином, покрытое саржей40 пианино, зеркало с накидкой из бахромы, долговязый черноволосый подросток в небрежной позе крутит ручку патефона – все это пронеслось в сознании Элли, пока она вдруг не поняла, что перестала видеть самостоятельно, ибо занырнула в голову подростка, его мысли сделались ее.

Кей ужасно нервничал, мама сегодня опять принимала удвоенную дозу таблеток.

– Перестань, я хочу побыть в тишине! – раздался требовательный голос с кухни. Парень послушно прекратил свое занятие, скорее бы пришел отец. Кей любил, когда тот возвращался домой: прокопченный, усталый, испачканный в саже. В городе их уважали, ибо отец работал машинистом поезда. Кей еще пока не знал, кем он хочет стать, хотя, наверное, странно, если бы он точно знал это в свои двенадцать лет. Впрочем, когда старая карга с выпуклыми глазами надтреснутым голосом спросила его об этом на уроке, он вполне уверенно ответил, что выберет ремесло врача. Может быть, в этом случае ему удастся вылечить маму.

Дверь в дом неожиданно распахнулась, принеся с собой знакомые запахи железной дороги. Отец со своим неизменным сундучком-шарманкой, в зеленом двубортном мундире, небритый и устало-настороженный. В его темных глазах застыл немой вопрос, но Кей при всем желании не мог на него ответить, а просто пожал плечами. Отец кивнул и первым делом пошел на кухню, Кей поплелся за ним.

– Дорогая, я дома, – осторожно произнес отец, но мама отреагировала в своем стиле: закатыванием глаз. Кстати, они у нее были очень красивые, большие, как у лани, с чернильно-синей обводкой и густыми трепыхающимися ресницами – точно крылья диковинной бабочки. Кей обожал мамины глаза, ибо в них содержалась глубина. Отец наклонился к ней, желая поцеловать в гладкую макушку, но мама привычно дернулась и капризно скривила губы.

– Дымом пахнет.

– Ты пила свои таблетки?

– Они мне не помогают.

Кей не желал слушать этот разговор: он повторялся из раза в раз и уже порядком действовал на нервы. Вместо этого он включил радиолу, и, пододвинув к себе тарелку с запеченной брюквой, принялся жадно поглощать еду. Мягкий женский голос заполнил кухню, он звучал воодушевленно и немного разбавлял меланхоличное настроение, царившее в доме.

«Наконец-то свершилось: город принимает у себя сеть эстетических лечебниц Нифльхейм. Они приобрели необыкновенную популярность во всем мире, ибо избавляют людей от самого страшного: страданий. Часовая операция под хлороформным наркозом – и человек становится истинно счастливым, не об этом ли все наши чаяния? Сделать такую операцию несложно, нужно лишь записаться на консультацию к хирургу.»

– Я слышал о них, – признался отец. – Заморское чудо. Где только о них не судачат.

– Глупости, – резко заявила мать, а затем поднялась и решительно выключила радиолу. – Психиатр прописал мне таблетки.

Она ушла, взметнув в воздухе подолом своего красивого оборчатого платья.

– Как думаешь, если маме сделать операцию, она перестанет пить таблетки?

Отец рассеянно посмотрел на сына.

– Не знаю. Давай еще послушаем радио.

Из передатчика полилась приятная музыка, под стать тихому вечеру. Они в полном молчании ужинали, изредка перебрасываясь понимающими взглядами. Пересоленная брюква закончилась под изысканные нотки фортепиано, которые сменились на все тот же приятный женский голос.

«Известный конструктор Крэйг Коллинз возвращается в родной город с новой женой. Семью встретили на станции со всеми почестями, ведь мы гордимся своими талантливыми земляками. Благодаря конструктору Коллинзу весь мир теперь оплетает сеть гигантских железных дорог. Одну из станций даже назвали в его честь – “Крэйг”».

Кей язвительно хмыкнул. Он учился с дочкой этого самого кондуктора в одной школе и, признаться честно, терпеть ее не мог. Элли Коллинз, зазнайка, каких поискать. Всегда первая бросалась отвечать на любые вопросы, лезла, когда ее не просили, смотрела так, будто все, кроме нее душевнобольные. Когда она