Медвежье молоко - Елена Александровна Ершова Страница 32

– Трудно что-то натворить, находясь в следственном изоляторе, – Белый улыбнулся краешком рта. – В спецгруппе нет нужды. Но кое-какая помощь мне понадобится. Вероника Витальевна в больнице.

– Как?

– Отравление. Боюсь, что местной водой. Я бы выслал образец для анализа, но время поджимает, в опасности целый город, а возможно, и окрестности. Попробуем решить своими силами.

– А что Никита?

– Умер.

В трубке воцарилась тягостная тишина.

– Это ведь не…

– Не я, – поспешно сказал Белый, и кратко пересказал всё, услышанное от Савина и Астаховой.

Лазаревич слушал внимательно, не перебивая. Потом вздохнул:

– Только легенд нам и не хватает.

– Я проверю и их, – пообещал Белый. – Савин не единственный, кто видел кого-то с белыми глазами. Или с одним белым глазом. Это нам ещё предстоит выяснить.

– Убийца с бельмом, как Джесси Померой из Бостона, он же «Мраморный глаз». Думаешь, подражатель?

– Ребёнку? – усомнился Белый.

– Кто-то подражает Чикатило, кто-то Джеку-потрошителю. На каждого мерзавца найдётся свой фанатик, даже на убийцу-ребёнка. Так ты хочешь узнать, что я нарыл?

– Разумеется.

– Записываешь?

– Запомню.

Лазаревич, кажется, рассмеялся, и сам же постарался оправдаться:

– Прости, нервы, старею. Так вот, начну со студента, Максима Пантюшина. Пятикурсник, отличник, не привлекался. Правда, со странностями.

– Какого рода?

– Повёрнут на истории. Живо интересуется сталинскими репрессиями, русско-финской войной, Великой Отечественной. Ездит в экспедиции на места захоронений, собирает информацию о семьях погибших. Вроде диссертацию пишет. Но преподаватели отзываются о нём положительно.

– Я понял, – кивнул Белый, вспомнив, с каким интересом студент разглагольствовал о трагедии Сандармоха. – Что с семейством Воронцовых?

– Сожитель Оксаны Воронцовой, Артур Комин, вечно ищущий себя музыкант, а по сути безработный алкоголик. Обнаружился в своей квартире в компании таких же забулдыг, совершенно пьяный и напрочь забывший о существовании жены и ребёнка. Вернее, не сразу об этом вспомнил.

– Значит, ребёнок всё же был?

– По его словам. Болтал спьяну, что любит дочь, а жена – сука, которая не даёт ему видеться с собственной дочерью. Мол, сбежала к чокнутой мамаше. Мама, кстати, любопытный экземпляр. Всю жизнь проработала поварихой то в столовых, то в детских садах и летних оздоровительных лагерях, нигде подолгу не задерживалась из-за склочного характера. Все её сослуживицы с разных мест работы в один голос говорили, что в выражениях Мария Михайловна не стеснялась, по мелочи подворовывала продукты, но готовила качественно. Два года назад вышла на пенсию, в данное время как в воду канула.

– То есть в Петербурге её сейчас нет?

– Уже несколько дней, как соседи её не видели. Квартира пустая, телефон отключен.

– Вы обзвонили больницы? Всё-таки и стресс, и возраст…

– Намекаешь на возможный инфаркт? – понял Лазаревич. – Я тоже подумал, но в больницах такой пациентки нет. Мы продолжим поиски. Если нужно, объявим в розыск.

– А отец?

– Как разошёлся с женой, так уехал в Медвежьегорск, где и проживает по сию пору. Сейчас пенсионер, а раньше работал на молокозаводе оператором автоматической линии. Больше не женился, других детей нет. Ничего примечательного. Примечательно лишь то, что никто из них по базе не проходит.

– Неучтённые двоедушники, – Белый помассировал веки. – Я так и думал.

– Уверен?

– Оксана вошла в Лес, – перебил Белый.

И вспомнил вкус её крови. Вкус звериной души, отдающей чем-то молочным, живым. Конечно, в этом признаваться Лазаревичу он не станет, ведь ничего плохого не случилось, Белый не сорвался и не начал нападать на людей налево и направо, а значит, и волноваться не о чем.

Пока не о чем.

– Что собираешься делать? – поинтересовался Лазаревич.

– Не знаю. Для начала навещу Астахову. И надо отработать кое-какую догадку.

– Не поделишься?

– Пока рано. Я не уверен в полученных показаниях.

– У тебя есть, – Лазаревич выдержал паузу, будто сверялся с чем-то, – неделя. Не забывай о цикле.

– Помню. Спасибо, Сергей Леонидович.

Нажал отбой.

Мысли неслись вскачь, закручивались в тугой клубок. Не давала покоя чудь с мраморными глазами. Перья и рябина. Тёмные ритуалы, с помощью которых можно отобрать непрожитые годы. А ещё вода…

Подоспел дежурный с мерным пластиковым стаканчиком для анализов.

– Подойдёт?

– Вполне.

Белый вернулся в уборную. Открыв кран, подождал, пока стаканчик наполнится наполовину, после чего аккуратно завинтил красную крышку.

– Это нужно доставить в лабораторию, – сказал дежурному. – Проверьте воду на химический состав как можно скорее. А пока поостерегитесь пить водопроводную. Возможно, у нас намечается чрезвычайная ситуация экологического характера.

Глава 18

По следу

Трёх пятилитровых бутылей хватило, чтобы помыться и заварить себе чай. Белый нутром чувствовал, что вскорости питьевая вода станет на вес золота, но всё-таки надеялся на ошибку. Запах мог появиться из-за прогнившей водопроводной системы, а Вероника могла переборщить с кофе или съесть испорченный бутерброд. В любом случае, пока не пришли результаты анализов, выводы делать рано, и Белый воспользовался короткой передышкой, чтобы впервые за последнее время хорошенько выспаться. И проспал двенадцать часов.

Проснувшись, не понял, почему стены выкрашены в светло-зелёный цвет, под щекой – наволочка в горошек, а вместо балконной двери всю стену занимает кухонный гарнитур. Машинально прошлёпал в чужую ванную, совмещённую с санузлом, и, только повернув смеситель, вспомнил – он находился в Медвежьегорске, в съёмной квартире-студии, забронированной для него Лазаревичем. По-собачьи встряхнувшись и поморщившись от отголоска боли в поврежденном боку, Белый вернулся в комнату: незашторенные окна пропускали белёсый уличный свет, нетипичный для осени. Вплотную приблизившись к стеклу, увидел – за окном кружилась снежная крупа.

Первый снег в этом году.

Какое-то время он завороженно наблюдал за мельтешением снежинок, за крышами противоположных домов, постепенно обретающих гладкую белизну, за тем, как город медленно меняет шкуру. Первый снег не лежит долго, завтра он станет бурой кашицей, дороги развезёт, станет неуютно и сыро, но пока – пока падал снег, обещая скорое наступление времени, когда Лес погрузится в спячку, а значит, жизнь станет спокойнее и проще.

Вспомнилось, что родной город Белого, Выборг, становился сказочно красив, будто сошёл с рождественской открытки. Там замок высился над заливом акульим клыком, на тесных улочках пахло пряностями и кофе, и внутренний зверь засыпал. В такие моменты Белый чувствовал себя свободным от вечного голода и тоски по крови. В такие моменты он чувствовал себя человеком.

Накинув поверх мантии кожаную куртку, Белый проверил счёт на карте, пожалев, что совсем не знает о вкусах Астаховой. Любит ли она шоколад? Или, может, яблоки? Пустят ли его в больницу после всего случившегося?

Воздух пах зимой. Белый с наслаждением раздувал ноздри, жмурясь от слепящего белого света. Снежинки мягко кололи щёки. Не до конца оголившиеся деревья поблёскивали холодным пухом, столь ярко контрастировавшим с алыми грудками снегирей.