Заколдованный замок - Ирене Циммерман Страница 31

– Если ты ищешь этих чудиков, – Якоб скривил лицо, – то они внезапно исчезли. Скорее всего, им не понравилась наша музыка. Но одеты они были клёво. Эй, давай потанцуем!

Это просто гениальная идея, подумала я, немного придя в себя, хотя мысли всё ещё путались в голове. Куда же делись гаргульи? И что стало с предсказанием? Какую роль играл Пфайфер и почему он в такой панике искал Амелию? Он что, шпион Дональдуса?

Только мы ступили на танцпол, как дверь открылась. В зале возникли мама с папой со странно бледными помятыми лицами.

– Сделайте музыку потише! – кричит папа. – У нас тут небольшое происшествие. Фейерверка, к сожалению, не будет.

Но большинство гостей это совсем не беспокоило. Держу пари, они бы с удовольствием потанцевали ещё немного. Но папа настаивал: он должен развезти всех по домам.

– Будьте осторожны, когда выйдете на улицу! – предупредил папа, когда мы спустились в парадный зал. – Там кое-что свалилось во двор. Понятия не имею, как это могло случиться. К счастью, никто не пострадал.

– Двор сейчас выглядит как настоящее поле битвы, – добавила мама, качая головой. – Не понимаю, как все гаргульи могли разом свалиться с крыши. Ведь не было ни бури, ни грозы, ничего… Линда! Останься здесь! Куда ты?

Но я уже выбежала во двор, где валялись в пыли злые гаргульи, разбитые вдребезги, разлетевшиеся на тысячи кусочков, побеждённые навсегда.

– Так вам и надо, злыдни, – сказала я. Мой взгляд устремился к крыше, и на мгновение моё сердце замерло. Я увидела там единственную оставшуюся гаргулью, и это был Пфайфер! Несомненно, это был Пфайфер!

– Его мы тоже собьём! – услышала я мамин голос. – Такое нарочно не придумаешь! Один из наших гостей превратился в злую гаргулью!

Глава 32

Разумеется, в школе потом ходило много разных слухов. Якобы Пфайфера и Крагенштайнершу уволили и другие подобные истории. Но затем пришло официальное письмо, в котором говорилось, что фрау Крагенштайнер переехала в Канаду к своей сестре. А господин Пфайфер перевёлся работать в другую школу. Кто хочет верить, пусть верит, но я-то знаю правду. Но всё это не важно. Важно другое: я наконец-то образумилась (как называет это мама). Амелия-1 стала моей лучшей подругой. Правда, я до сих пор не знаю, каким Якобом она бредила, но теперь это тоже не важно. С некоторых пор ей нравится только Тим. Он работает в бистро, поэтому вечерами мы заседаем там. И ещё есть мой Якоб. В эту ноябрьскую субботу была страшная пурга, а он прикатил на мопеде прямо во двор замка.

– Привет! – сказал он, когда я стряхнула с него снег. – Поедем в парк? Я хочу кое-что тебе рассказать. Ты наверняка помнишь ту легенду о замке, правда? Знаешь, однажды во время уборки я нашёл старый учебник немецкого моего брата и прочитал там, как закончилась эта легенда. Итак, герцог и его слуги были прокляты и превратились в гаргулий. Было пророчество, что они очень подло отомстят людям, но это можно было предотвратить: в один прекрасный день, когда звёзды выстроятся особым образом и статуя на колодце вернётся на свое место, вернётся и прежний порядок.

– Звучит интересно, – произнесла я.

– Конечно, ты можешь считать меня сумасшедшим, – сказал Якоб так тихо, что я с трудом смогла его расслышать, – но мраморная фигура в ротонде чертовски похожа на нашу Крагенштайнершу. Да, она якобы в Канаде, но я в это не верю.

– Я тоже не верю, – сказала я и взяла Якоба за руку. Мы долго гуляли по парку, вокруг нас крутилась Мирабель, тщетно пытаясь поймать снежинки.

Родители считали, что статуя попала на строительный рынок случайно. Её никто не заказывал, и маме было интересно узнать её истинную ценность, ведь она была вырезана из чистейшего итальянского мрамора. Конечно, я могла бы её просветить, но решила держать язык за зубами. Ведь, скорее всего, мне бы всё равно никто не поверил.

Пфайфер по-прежнему стоит наверху, на карнизе, в любую погоду и непогоду. Я считаю, что так ему и надо. Это справедливое наказание. Иногда можно услышать, как он жалуется, как ему холодно и как он боится высоты. Но у папы сейчас слишком много дел (он готовится стать настоящим швейцаром, и нужно успеть подучиться ещё немного, ведь в первый Адвент[2] отель уже откроется). Поэтому Пфайферу предстоит простоять на крыше всю зиму, и только весной его окончательно уберут.

Бедный Аматус всё ещё лежит в кустах за ротондой, там, куда папа сбросил его несколько недель назад. Сейчас я уже меньше на него сержусь. Я знаю, что он держал моих родителей у себя только для того, чтобы я начала действовать. И голос Амелии звучал очень нежно, когда она с ним говорила. Пускай лежит в кустах, ради бога, но вот друзьями мы с Аматусом точно никогда не станем.

– О чём ты сейчас думаешь? – спросил меня Якоб.

– Да ни о чём таком, – ответила я и украдкой провела рукой по медальону. Он был единственным доказательством того, что всё произошло на самом деле. Я вдруг вспомнила, как настоящая Амелия стояла в кабинете учебных пособий, ещё тогда, когда она была фрау Крагенштайнер, а я пришла за своими учебниками. Сейчас я вспоминаю, какое странное чувство меня охватило. Жаль, тогда я не смогла понять, что именно с ней не так.

– Всё окей? – спросил Якоб.

Я засмеялась и ответила:

– Ага, только не забудь, что завтра мы идём к Амелии на завтрак, а на следующей неделе с ребятами из параллельного делаем украшения к Рождеству.

Я бросила взгляд на Амелию, которая теперь стояла на колодце, недосягаемо прекрасная. Амелия Крагенштайнер. Это имя я прочла в официальном письме в школу и ещё увидела в списке учителей, висящем в школьном зале, где мы проводим перемены. Да, могла бы и раньше догадаться, сказала я себе.

Но, как часто говорит моя мама, иногда длинный путь – самый верный.

Быть может, в этом она тоже права.

Сноски

1

В школах Германии другая система оценок: 1–2–3–4–5, где единица лучшая отметка, а пятёрка – низший балл.

2

Первый Адвент – это воскресный праздник, который открывает четырёхнедельный праздничный период перед католическим Рождеством, которое в Германии, как и во всём католическом мире, празднуется 25 декабря. (Прим. пер.)