Тень - Роман Феликсович Путилов Страница 24

Надо рассказывать, но только полуправду, хуже мне все равно уже не будет. Что там говорил доктор Геббельс про ложь? Чем она чудовищнее, тем толпа охотнее в неё верит?

— Я был в Журавлевке, искал на болоте корень аира. Это лекарственное растение такое. Увидел, как два парня топят в трясине труп, испугался и бросился в деревню, где встретил участкового. Я ему рассказал, про то, что видел на болоте, и мы бросились туда. Участковый, пока мы бежали, отстал, а я оторвался вперед. Видимо, пока мы бегали, то эти двое успели покойника утопить и уйти, а с участковым мы разминулись. Я его поискал, после чего вернулся в Журавлевку и уехал. Все.

Мне кажется, если бы я сейчас достал из кармана пистолет, эти двое в меньшей степени бы удивились, чем моим словам.

«Седой» растерянно смотрит мне за плечо, видимо напарники пытаться обменяться мыслями — что делать дальше? Старая мудрость — не оставляй свидетелей, тогда правдой будет исключительно то, что ты скажешь. Не желаю ничего плохого младшему лейтенанту Артему Судакову, но, подозреваю, что его с нами больше нет, и то, что с ним случилось, пытаются «повесить» на меня.

— Ты что несешь? Кого ты там побежал ловить? — «чванливый», которого я, пожалуй, теперь буду звать «быдловатый», опустил мне на плечо руку, облаченную в боксерскую перчатку, одновременно давя на плечо и на щеку, создавая мне максимальный дискомфорт. Делать вид, что все нормально будет неправильно — поймут, что «терпила», будут давить сильнее, потом перейдут грань…

Я плечом сталкиваю руку, одновременно наклоняюсь вперед и выхватываю из дешевого письменного набора авторучку, крепко зажав ее в кулаке.

— Ручку на место положи. — откидывается на спинку стула «седой», не сводя глаз с моей руки, и я его понимаю — вдруг я дурак отбитый и сейчас брошусь на стол, одной рукой хватая его за грудки, а второй — выковыривая товарищу оперативнику глаз из глазницы.

— Зачем? — я криво улыбаюсь: — Мы же сейчас объяснение писать будем?

— Тут мы решаем, когда и кто пишет! — орет сакраментальное «быдловатый», и я, пожав плечами, ложу ручку перед собой, возле кисти.

В кабинете повисло густое молчание. У парней сейчас два пути — или продолжать пытаться меня разговорить, поймать на противоречиях, но ребята опытные, по крайней мере «седой», он должен прекрасно отдавать себе отчет, что на этом меня не поймаешь, тем более, с нашей системой континентального права. Это не американское кино, где подозреваемые. С завидной регулярностью, ни с того, ни с чего, приходят в сильное душевное и, психанув, выкладывают изумленным полицейским, как, когда и где убивали, и куда спрятали трупы, а все попытки ошарашенных адвокатов взять произнесенные клиентом слова обратно, наталкиваются на жизнерадостное ржание правоохранителей: «Первое слово дороже второго. Правила Миранды, епта!»

У нас жулик может десятки раз менять свои показания, выстраивая новые и новые версии событий, и ему практически за это ничего не будет.

Второй же вариант развития нашего общения нравится мне гораздо меньше — сейчас меня отведут обратно в коридор, где отдадут жизнерадостным парням из СОБРа, которые предложат мне весело провести время — провести несколько спаррингов… Нет, был бы я земельным опером из сериалов типа «Волжский» или «Болтун», я бы конечно показал бы СОБРовцам, что почем и в чем правда, но я, к сожалению, не в кино. Остается только надеяться…

Не, надежда сегодня не со мной, меня хватают за плечо и волокут в коридор…

Четыре часа спустя.

Региональное управление.

Оказывается, я ни хрена не «держу» удары в голову. Если из попыток местных «рексов» пробить меня в корпус, или ноги, я выходил вполне достойно — правда сейчас все тело болит, как будто по мне прокатился асфальтовый каток, то удары в голову я не держал совершенно. Не знаю, как держаться мужики на ринге, но меня сносило сразу, и в себя я приходил, лупая глазами на полу. Правда по мере того, как я превращался в «мочёное яблоко», желание в чем-то признаваться у меня пропадало. Я прекрасно знаю, что бесконечно терзать меня никто не будет — вокруг меня люди, которые тоже устали и хотят домой, где они смогут отдохнуть, по-человечески пожрать, выпить холодненького пивка или водочки, ухватить женщину за самое сокровенное и, хотя бы до утра, не видеть эти уголовные рожи, что окружают их целый день, с самого утра. Тем более, что я сломал схему — я не отказываюсь, что видел участкового, вот только, с моих слов, я пытался ему помочь, так сказать, выполнял свой гражданский долг.

Наконец то за мной пришли. Меня, если начистоту, уже час, как не трогали — парни из дежурного взвода притащили трех каких-то, особо отмороженных, «быков», и сейчас, всем коллективом, с упоением втаптывали их в пол, забыв обо мне, тихонько сидящем в уголке, что дало мне возможность собраться с мыслями и силами. А тут за мной пришел «седой». А в кабинете у меня начался просто праздник — товарищ «быдловатый» имел разбитую губу и покрасневшее ухо, да еще и машинально, периодически щупал свою челюсть.

— Присаживайся, Громов. — меня толкнули к стулу и я с удовольствием растекся по нему, со страхом думая о том. Что завтра я не смогу пошевелить ни рукой, ни ногой, да и вообще, буду испытывать исключительно боль.

— Ты что улыбаешься, придурок⁈ — «седой» не выдержал и даже взвизгнул от злости: — Смотри, что мы у тебя нашли!

На столешнице, на расстоянии от меня (наверное, чтобы я не попытался дотянуться и съесть), в маленьком целлофановом пакетике с модной застежкой «зип-лок», лежал патрон от пистолета Макарова. И тут картинка сложилась, и я заржал в голос, кривясь от пронзившей все тело тупой боли.

Опера недоуменно переглянулись, а я оглянулся на «быдловатого» и снова заржал.

— У него, наверное, от страха, «кукуха» поехала… — наигранно сообщил своему напарнику «седой» и повернулся ко мне: — Ты что смеешься, дурачок? Ты понимаешь, что это статья и срок?

— Я правильно понимаю, что вы… — я некультурно потыкал пальцем в сторону «быдловатого»: — Поехали ко мне домой с обыском и нарвались на моего жильца и получили от него