Только об этом не пишите! - Sally KS Страница 22

Очнулась на диване. Незнакомка сидела рядом на стуле и смотрела на неё так, будто надеялась взглядом улучшить её состояние.

— Я вызвала скорую, — сказала она. — Врачи вот-вот будут. Потерпи немножко.

— А как я оказалась на диване? — спросила Ева удивленно. Незваная гостья выглядела хрупкой и явно неспособной к поднятию тяжестей.

— Твой бывший жених помог мне тебя перенести, — ответила женщина спокойно. — А потом он ушёл и больше не вернётся.

— Он вернётся, — Ева заплакала.

Запиликал домофон — это подъехали врачи. Женщина встала, чтобы их впустить, но в дверях комнаты задержалась и твердо повторила:

— Он не вернётся.

Пока медики измеряли Еве давление, незнакомка очень быстро обошла квартиру и вернулась с сумкой вещей. Спросила:

— Доктор, ей что-то ещё нужно с собой для госпитализации?

Мельком глянув в собранное, медсестра кивнула:

— Всё хорошо. А если что-то понадобится — вы дочке принесёте.

— Что-то у вас пульс зачастил, — с тревогой сказал доктор. — Вам воздуха не хватает? Нужно открыть окно пошире.

«Дочке»… Нет, не может быть! Ева вгляделась в лицо той женщины с ещё большим страхом, чем в лицо разъяренного Романа, и поймала ответный взгляд — внимательный, напряженный. Ей показалось, или незнакомка едва заметно кивнула?..

Когда Еву увезли в больницу, та женщина пришла её навестить. И удивительное дело: соседки по палате, которые целыми днями болтали по телефонам, валялись на кроватях, обсуждая телевизионные ток-шоу, как ни пытались ругающиеся медсестры заставить их пойти погулять в больничный двор, вдруг встали и организованно вышли. Впервые за два дня Ева осталась одна и в тишине. Она ждала звонка от Ромы. Уже понятно было, что нельзя с таким человеком растить ребенка, он вынесет из дома всё до последней мелочи, однако чтобы он вот так пропал и не попытался извиниться и вновь ворваться в её жизнь и её квартиру?.. Не попросил хотя бы положить ему денег на телефон? Мог хотя бы побеспокоиться, как она себя чувствует… Но он не звонил и не писал. Ева чувствовала себя такой одинокой и несчастной, что даже враньё, как он любит и скучает, могло бы порадовать. А когда она позвонила его родителям, чтобы узнать, где он, они огорошили: парень одним днём завербовался куда-то на вахту на Крайний Север. И вот теперь к ней пришла посетительница, разговора с которой Ева так боялась.

— Здравствуй, — тихо сказала женщина. — Да, это я.

— Зачем вы пришли? — хмуро спросила Ева. — Как вы меня нашли?

— С трудом, — кивнула женщина. — Я была бы худшая мать в мире. Я рада, что у тебя оказалась хорошая семья. Мне жаль, что ты осталась одна.

— Если вы даже не раскаиваетесь, — Ева задохнулась от возмущения, — что вам от меня надо? Я лучше буду одна, чем… с вами.

— Тебе без меня всегда будет лучше, — снова кивнула женщина. — Но если что-то понадобится — позвони мне, я рядом. Вот мой номер, — она положила бумажку на тумбочку. — Я помогу. В магазин схожу. С дочкой твоей посижу, чтобы ты могла поспать.

— Вы уже и в медкарту мою залезли? — набычилась Ева. — Знаете пол будущего ребенка?

Женщина покачала головой.

— Нет. Просто у тебя может родиться только девочка.

А потом она просто встала и вышла. Даже ничего не принесла, с обидой подумала Ева. В больнице кормили хорошо, но так хотелось домашнюю котлету, зелёное яблоко, какой-нибудь вкусный чай с добавками вместо надоевших пакетиков… «На словах ты Анна Ахматова, а на деле баба-яга лохматая», — подумала Ева, вспомнив смешное школьное обзывательство. Она видела из палаты, как та женщина остановилась у ворот больницы, закурила, вдруг обернулась и посмотрела прямо в нужное окно. Ева спряталась за занавеску.

Когда она вернулась домой дохаживать последний месяц до родов, обнаружила, что квартира чисто прибрана, сломанные стулья вынесены на помойку, а на кухонном столе лежит серебряный мамин медальон.

* * *

За эти годы Ева ни разу не назвала её мамой. Только по имени. Или никак. Зато Уля, только научившись говорить длинные слова, кричала на всю улицу «бабушка!» и бежала обниматься, завидев знакомое серое пальто. Один раз Ева строго сказала дочке:

— Это не бабушка. Твоя бабушка и моя мама умерла.

Глаза малышки сразу же наполнились огромными, с горошину, слезами, и она спросила дрожащим голосом:

— А можно мне одну живую бабушку?

Пока Ева мешкала с ответом, Уля разразилась безутешным плачем. Не громким, как в магазине, когда она требовала купить мороженое, а тихим, словно ребенок пытается сдержать боль. Терпеть этот скулёж было невыносимо, и Ева сдалась.

За пять лет она почти ничего не узнала о своей биологической матери. Даже где та живет, кем работала до их встречи, какое у нее образование. Спрашивать не хотела — еще решит, что дочь пытается наладить душевную близость! — а сама та женщина ничего не рассказывала. Приходила по звонку. Денег у неё явно было немного: она носила одну и ту же одежду годами и ничего не покупала для Евы. Зато внучке приносила и игрушки, и конфеты, и сделанные своими руками красивые лоскутные одеяльца и подушечки. Уля обожала бабушкины подарки и могла часами рассматривать рисунок на лоскутках. Один раз Ева попросила ту женщину сводить Улю в развлекательный центр, посидеть там с ней, пока она работает в выходной, и протянула деньги. Та женщина покачала головой:

— У меня есть деньги, не беспокойся. Хватит на всё, что она захочет.

Ева не смогла сдержать удивления: пока она была в декрете, и та женщина помогала ей покупать продукты и приготовить обед, деньги ей нужно было возмещать до копеечки. Нет, Ева не считала себя нуждающейся, но для… для… матери (ей было трудно даже подумать это слово) женщина все же вела себя странно. «Она не успела меня полюбить, зато любит Улю», — решила Ева и запретила себе дальше думать об этом. Хорошо, что у неё есть преданная помощница, а большего нечего и ждать.

Родители оставили ей в наследство не только квартиру, но и счет в банке, и на эти деньги она жила, тратя умеренно, экономно, чтобы хватило на подольше. Можно было шикануть и поехать на море или хотя бы купить дорогой телефон,