Астрофобия - Влада Ольховская Страница 2

И вот как раз поэтому Тревор не должен был приходить. Свиноподобные увальни вроде судьи глумятся громко и показательно. Такие люди, как Тревор, наблюдают за поверженным противником с благородным презрением. Я не сомневался в том, что он посетит мою казнь и будет за всем наблюдать лично. Но являться ко мне в камеру?.. Это еще зачем?

Кто-то другой на месте Тревора, да тот же судья, велел бы сковать меня всеми возможными наручниками перед такой беседой. Завернуть в кокон, желательно – из титана. Однако Тревор просто позволил мне остаться на месте, свободным, и даже велел конвоирам выйти. Замок заперли снаружи, и это гарантировало, что я никуда не денусь из камеры, однако не обеспечивало выживание моего гостя.

Да уж, он всегда умел заинтриговать. Естественно, я не собирался бросаться на него диким зверем – лень, да и интрига тогда останется нераскрытой. Я по-прежнему сидел на койке, скрестив под собой ноги, и наблюдал за полицейским. Со стороны я выглядел непроницаемо равнодушным, это давно уже мое выражение лица по умолчанию. Я даже не задал Тревору ни одного вопроса, хотя он наверняка этого ждал. Но я полицейским не подыгрываю, он мог бы это усвоить. Тревор – один из немногих в этом мире, кого я уважаю, однако симпатии я к нему не испытываю.

Я не сомневался в том, что он заговорит. Без острой причины навестить меня его бы здесь не было.

– Я хотел посмотреть, как ты сдохнешь, – равнодушно признал он. – Мне не нужно было бы даже подговаривать расстрельную команду, тебя все слишком ненавидят, чтобы сразу стрелять на поражение. Ты бы мучался – и ты это заслужил.

Вообще-то, сейчас расстрел проводят роботы. Но и это я не сказал, я уже сообразил, что ему очень хочется затеять со мной спор. Потому что спор – это поражение обеих сторон, так или иначе. Не важно, кто в итоге одержит верх, если ты вступил в спор, ты уже позволил себя задеть.

Поэтому я продолжил молчать, не спуская с Тревора равнодушных глаз. Я прекрасно знаю, что взгляд у меня тяжелый. Он пугал тех, кого я убил, не меньше оружия.

– И я думал, что правосудие наконец восторжествовало, – после недолгой паузы продолжил Тревор. – Но, к сожалению, еще не все поняли, что ты такое… Хотя казалось бы! Я не знаю, что творится в головах у высшего руководства, однако тебе готовы предложить сделку.

Снова пауза. Тревор уверен, что уж теперь-то я поддамся хоть каким-то эмоциям. Еще бы! Разве не любой смертник мечтает о крошечном шансе сохранить жизнь?

Не любой. Я вот, например, не мечтаю. Я прекрасно знаю, что жизнь бывает очень разной, и нет причин сохранять ее любой ценой.

Когда ожидание снова не привело ни к какому ответу, Тревор не выдержал, нахмурился, позволил гневу мелькнуть в голосе:

– Ты человек вообще или рептилия? И ведь они все это знают, они видели, что ты такой… Но они все равно предлагают тебе работу. Якобы твои знания так уж ценны, а твой талант еще можно использовать.

Вот тут он позволяет себе капризы, не достойные того, кто меня поймал. Тревору не хуже меня известно, что я во многом уникален. Достоинства противника нужно признавать, иначе долго не проживешь. Да он и признавал, он ведь стал не единственным, кто объявил на меня охоту, но только он в итоге остался в живых.

Я механик. Я изобретатель. Я медик. Что из этого заинтересовало его боссов? И с чего вдруг? Я не единственный механик, изобретатель и медик в галактике, есть куда более сговорчивые и законопослушные.

Сообразив, что вывести меня на эмоции не получится, Тревор перешел к сути:

– В ближайшее время будет организована научно-исследовательская экспедиция в Сектор Фобос. Знаешь, что это такое?

Неплохой трюк – уже новая попытка вовлечь меня в разговор. Но нет, Тревор, старайся больше. Я продолжил смотреть, не моргая.

– Уверен, что знаешь, – сам себе ответил полицейский. – Лично я считаю, что эту гнилую дыру вообще не стоит трогать, слишком много жизней она уже отняла. Однако наверху почему-то решили, что, если швырнуть туда кого-то вроде тебя, может получиться нечто стоящее. Туда отправится мобильная станция «Ви́а Ферра́та». Экипаж будет состоять из добровольцев и таких, как ты – отбросов, которым поручат самую опасную и тяжелую работу. Естественно, управлять всем будут добровольцы. А чтобы ты и твои дружки не особо нарывались, вам имплантируют несколько контролирующих чипов. Будешь марионеткой, как тебе?

Надо же, как интересно… Не роль марионетки, разумеется, это очередная провокация Тревора, которую я ему снисходительно прощаю. Вся эта история…

Я никогда особо не интересовался Сектором Фобос, мне это было не нужно – он никак не затрагивал мои цели. Но Тревор прав, я знаю, что это такое. И я прекрасно понимаю, зачем туда снаряжают экспедицию, почему решили использовать кого-то вроде меня. Если что и вызывает недоумение, так это добровольцы – ради чего вообще соваться туда, где шансы умереть куда выше, чем выжить?

Но причины наверняка есть, да и не касаются они меня, меня куда больше волнует собственная участь.

За прошедшие дни я ни разу не усомнился, что моя жизнь кончена уже потому, что для нее не осталось причин продолжаться. Кто бы мог подумать, что именно Тревор, из всех людей, притащит мне такой подарок?

Я почувствовал первые искры интереса в душе. Живого любопытства. Желания узнать, что же будет дальше, что может быть дальше… Даже не помню, когда последний раз испытывал такое.

Несложно было догадаться, почему Тревор вызвался лично поговорить со мной. Он достаточно хорошо меня изучил, чтобы сообразить: я соглашусь. Терять мне нечего, а смерть в Секторе Фобос намного интересней расстрела – это если рассматривать худший вариант. Отменить решение руководства полицейский не мог, и лучшее, чего он добился, – права побеседовать со мной лично.

И вот теперь он пытался манипулировать мной, причем так примитивно… Жаль, конечно. Не ожидал, что гнев настолько затмит ему разум.

– Ты ведь доволен, не так ли? – презрительно поморщился Тревор. – Готовишься и там делать то, что делал. Столько новых жертв, замкнутое пространство…

– Лирика, – наконец соизволил заговорить я. – Сколько?

Это тоже было важно. Тревор не бесился бы так, если бы миссия стала билетом в один конец. Его бы устроило то, что я сдохну в муках где-нибудь на бескрайних просторах Сектора Фобос, желательно – перед объективом камер, чтобы вся Земля смогла насладиться моей агонией. Но он злится, да и наличие добровольцев подразумевает, что превращать станцию в общую могилу никто не собирается.

– Десять лет, – выдавил из себя Тревор. – Миссия рассчитана на десять лет. Если выживешь и хорошо себя проявишь, тебе будет даровано помилование.

Тут он окончательно утратил показное спокойствие, было видно, что его аж трясет – от злости и несправедливости произошедшего. Надо же, он действительно верит, что я могу заработать помилование… Кто бы мог подумать, что после всего случившегося он еще способен на наивность?

Я ни на миг не усомнился, что никакого помилования не будет. Слишком уж одиозной фигурой я стал, та самая общественность, которая обычно ратует за права человека, будет требовать порвать меня на части. Но даже до этого не дойдет: если я вдруг каким-то чудом переживу десять лет в Секторе Фобос, я наверняка «случайно погибну» на обратном пути. Вероятнее всего, руководство уже разработало не менее пяти сценариев этой «случайности». Я бы на их месте так и поступил.

Но сейчас это не важно, десять лет в Секторе Фобос интересуют меня куда больше, чем попытки меня убить.

– Если в тебе осталось хоть что-то человеческое, откажись, – вдруг сказал Тревор. Не проорал со злостью, а как будто попросил… непривычно. – Ты прекрасно знаешь, что я изучил твое дело. Я знаю, почему ты убил тех людей… Ты не был тем чудовищем, в которое превратился. Но ты наверняка понимаешь, что