Медвежье молоко - Елена Александровна Ершова Страница 18

Лес.

Изнанка реальности.

Полицейская поймала Оксанин взгляд и, словно прочитав её мысли, заметила:

– То, что вы видите сейчас, не сон и не фантазия. И это вовсе не изнанка привычного мира. Это вы, Оксана Олеговна, до нынешнего момента жили на изнанке. Всё, что создано руками людей, все города и железные дороги, автомагистрали и здания из кирпича, стекла и бетона – вот фальшивая реальность. Люди однажды возомнили себя царями природы, позабыв, что Лес существовал задолго до их появления, задолго до тех времен, когда первые трилобиты выбрались на сушу. Только вообразите те непроходимые карбоновые леса, огромные вайи папоротников, хвощи и плауны, испарения разлагающейся органики, повышенное содержание в атмосфере кислорода – то был поистине расцвет цивилизации флоры. Менялась органическая жизнь, и менялся Лес. Люди лишь на время отодвинули его на окраину своей искусственной жизни. Но вы ведь знаете, что случается с вымирающими деревнями? С заброшенными индустриальными объектами? С пустыми шахтерскими посёлками и городами? Асфальт взламывает молодая поросль, сквозь бетонные перекрытия пробивается трава, и там, где ещё недавно распахивали поля, растут молодые сосны. Когда человек отступает – Лес поглощает его следы без остатка. Это и есть реальность, Оксана Олеговна. Теперь вы стали понимать.

Она замолчала, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза. Переплетённые пальцы подрагивали, и только теперь Оксана заметила царапины на костяшках пальцев и глубокие тени под глазами полицейской. Её день тоже был изматывающим и долгим. А может, это Лес выпил её силы. Лес, в котором заблудилась Альбина.

– Как бы там ни было, – сказала Оксана, поднимаясь, – я должна снова пойти туда. С вашей помощью или без.

– Тогда позвольте ещё раз посмотреть ваши документы?

Вероника Витальевна протянула руку и долго крутила паспорт, просматривая страницы на свет и раздувая ноздри, чем неуловимо напомнила Белого.

– Налицо явное магическое вмешательство, – признала она, возвращая наконец паспорт. – Возможно, очень тёмная и очень сильная магия. Гораздо сильнее того, с чем я сталкивалась ранее. И всё же не советую вам идти в Лес, вам нужно восстановить силы.

– Всё равно.

– Это может быть опасно! – полицейская поднялась тоже. – А вы не в той форме, чтобы блуждать по Лесу в одиночку! Поверьте, там водится что-то похуже русалок и мертвецов! Попробуете ослушаться, и я запру вас в камере на трое суток за хулиганство!

– Это шантаж, – побледнела Оксана.

– А Лес не увеселительная прогулка на шашлыки! – она положила на плечо Оксаны ладонь и добавила уже мягче: – Пусть розысками пропавших занимаются специалисты, вам же настоятельно советую отдохнуть. И заодно подумать, кому вы могли насолить? Кому так важна ваша дочь? Родственникам? Мужу? Общим знакомым?

Вздрогнув, Оксана отстранилась, и это не осталось незамеченным.

– Вижу, вы знаете кому, – подытожила полицейская. – А значит, расскажете мне. Давайте потратим оставшееся время именно на это.

И она достала из папки чистый бланк.

Глава 11

Кто ты будешь такой

Снилась полная луна, кроваво-красная и ужасающе огромная. Отчётливо проступали все кратеры и пятна, и Белому нравилось думать, что эти пятна – острова древнего Леса, который царствовал с начала сотворения земли в незапамятные времена карбона. Бежалось легко: лапы пружинили по влажному мху, в косматой шерсти гулял ветер, было страшно и сладко. В такие моменты Белый чувствовал себя по-настоящему свободным, по-настоящему живым.

Мир, доселе ограниченный стенами детского дома и заключенный в замкнутую бесцветную петлю дом – школа – дом, оказался насыщен цветами, запахами и звуками. А ещё кровью. Конечно, кровью.

В тот день отгрузку осуществляли небрежно, тащили говяжьи ребра, свиную вырезку и кости на холодец. Слегка подмороженное мясо пахло до одурения сладко, и Герман, повинуясь ещё неизведанному, но острому чувству, украдкой подхватил кусок брюшины. Он съел её за мусоркой, давясь жилами и задыхаясь от нахлынувшего наслаждения. Кровь текла по рукам, так что пришлось долго оттирать их о траву, а потом застирывать изгвазданную рубашку. О том, что кровь лучше отстирывается холодной водой, он узнал после того, как поймал и сожрал больного голубя. И каждый раз молча выслушивал ругань новой воспитательницы – Вера Ивановна, единственная, к кому Герман мог обратиться за советом, уволилась и переехала в другой город, – и он мучился от неправильности происходящего и подспудной вины. Вина душила, не давала спать по ночам, как не давал спать голод, ставший его постоянным спутником. В такие ночи Герман долго ворочался в постели, месил ногами одеяло и вонзал ногти глубоко в кожу живота. Желудок ныл, в виски будто загоняли раскалённые иглы – то были предвестники изменения, о котором Герман ещё не знал, но которое надвигалось неотвратимо с каждым годом, приближающим его к тринадцатилетию.

Он знал, что попадёт в ад, так говорила новая воспитательница.

Когда в детский дом иногда приезжал отец Сергий и рассказывал увлекательные, хоть и неизменно жуткие истории из книги, называемой Библией, Герман прятался на задней парте, грыз ногти и думал об огненном озере, в котором мучаются грешники – воры, убийцы, извращенцы, лелеющие дурные помыслы и грязные желания. Чувствуя на себе отпечатки животной крови, он тайком оттирал ладони, но всё равно не мог избавиться от запаха, который чувствовал только он.

Ад поджидал снаружи, когда гасили лампы, за закрытыми шторами и деревянными рамами. Ад просачивался в щели и звал из подкроватной тьмы. Ад жил в желудке, ежемесячно требующем особую пищу. Герман терпел, пока можно было терпеть, но неизменно сдавался.

– Там очень страшно? – однажды решился спросить у отца Сергия.

Тот, задержавшись в кабинете за сбором бумаг и книг, обернул на мальчика задумчивые серые глаза.

– О чём ты, дружок?

– Об аде, – тихо ответил Герман и на всякий случай спрятал в карманы руки. – Воспитательница говорит о нём постоянно, а вы почему-то совсем не рассказываете.

– Потому что я считаю, детям не нужно знать о подобных вещах. Да, верование в ад присуще христианской мифологии, но попадают туда только очень и очень плохие люди.

– Я плохой человек.

Отец Сергий опустился на одно колено, заглянул Герману в лицо, и тот отвернулся, не в силах выносить пристального взгляда.

– Ты что-то натворил? – голос священника звучал мягко и немного печально.

Герман нашёл силы кивнуть.

– Расскажешь?

«Я хочу есть», – хотелось признаться Герману, но нахлынуло уже знакомое, обжигающее чувство стыда. Он ещё ниже опустил голову, жалея, что затеял