Усадьба «Медвежий Ручей» - Алла Белолипецкая Страница 14

– Впрочем, в этом месте всё следует делать с поспешностью, – продолжал между тем титулярный советник. – Говорят, здешний воздух таков, что предметы обихода вдвое быстрее приходят в негодность, чем везде. И строения тоже! Вы наверняка видели, в каком состоянии тут въездные башни? А они ведь даже не совсем в усадьбе.

Дочка священника не могла понять, шутит полицейский дознаватель или говорит всерьёз. И не успела ещё придумать, что ей ответить, когда со стороны пруда долетел возглас одного из городовых:

– Что-то зацепили, ваше благородие!

А его товарищ тут же его поддержал:

– Что-то крупное да тяжёлое!

Господин Левшин, не говоря более ни слова, бесцеремонно повернулся спиной к Зине и Николаю Павловичу, крикнул во всё горло: «Тяните!», а затем бегом устремился к городовым.

Зина повернулась к Николаю Павловичу, боясь, что тот окончательно потеряет присутствие духа. Но – странное дело: с господином Полугарским случилось нечто совершенно противоположное. Лицо его оживилось, он стоял, постукивая себя пальцами по губам и сосредоточив взгляд на двух городовых, которые с усилием вытягивали отяжелевший бредень.

– Не может быть… – шептал он едва слышно – явно не к Зине обращался. – Неужто это всё – не сказки?..

И тут до них донёсся ещё один возглас – потрясённый. Причём на сей раз издал его господин Левшин. В этом сомнений быть не могло.

5

Обгоняя друг друга, Зина и Николай Павлович почти бегом устремились туда, где возле бредня, облепленного ряской, истекало водой на берегу что-то тёмное, продолговатой формы, длиной аршина в два с половиной.

– Вам, барышня, лучше бы на это не глядеть! – попытался предостеречь девушку один из городовых, но та просто обошла его сбоку и шагнула к тому, что лежало на земле: к извлечённому из воды человеческому телу.

Господин Левшин склонился над ним, согнув спину и уперев руки в колени. Зине даже подумалось: а ну как его сейчас вырвет? Сама-то она на утопленников насмотрелась – когда их отпевал в церкви её папенька. И подобным зрелищем её было не напугать – так она думала. Конечно, если бы из пруда выловили тело её бабушки Варвары Михайловны, это могло бы Зину потрясти по-настоящему. Однако она поняла с первого взгляда: городовые подняли со дна пруда мужчину, а не женщину.

Впрочем, и господин Левшин явно не планировал расставаться со своим завтраком или тем паче падать в обморок. Поза его объяснялась другим – вблизи дочка протоиерея Тихомирова это сразу поняла. Вперив взгляд в утопленника, полицейский дознаватель рассматривал его напряжённо и с выражением величайшего недоверия на лице. Казалось, титулярный советник тоже вот-вот начнёт шептать, как давеча – Николай Павлович: «Не может быть!..»

И только тогда, когда Зина подошла к мертвецу вплотную, до неё дошли две вещи. Во-первых, никакой это был не утопленник. В том смысле, что с жизнью он расстался отнюдь не вследствие утопления. Вся правая половина его лица выглядела так, будто его шандарахнули по голове кувалдой. А во‐вторых, обезображенное это лицо девушка уже видела – не далее как минувшей ночью. Только одежду его она тогда не успела толком рассмотреть – слишком была потрясена тем, что услышала от ночного гостя. И теперь с отвращением отметила: его сюртук, брюки и рубашка превратились в подобие истрепавшихся обносков, какие и нищие на паперти постесняются надеть. Притом что лицо незнакомца – в той части, что не была изуродована, – имело такой вид, будто он скончался не далее, чем накануне. И в воде не находился вовсе.

Но более всего девушку поразило то, что она увидела на груди мертвеца – под его обратившейся в рубище сорочкой. Да, дочка священника знала, что мужчины иногда делают себе чернильные наколки. Однако рисунок на коже утопленника являлся простой татуировкой не в большей степени, чем, к примеру, Волга является просто широкой рекой. При виде этого рисунка у Зины внезапно закружилась голова, в точности как вчера – на станции. И девушка вновь пожалела, что пренебрегла маменькиным пузырьком с нюхательной солью.

С чернильного рисунка на Зину глядел – как будто прямо ей в глаза – востроносый мужик с длиннющими усами и бородой. Точнее, усы и бороду носила только одна его голова, поскольку у мужика их оказалось две. Нижняя, глядевшая на Зину с груди мертвеца, была хоть и жуткой, но всё-таки человечьей. А вот вторая голова, как бы нахлобученная поверх первой наподобие шапки, представляла собой морду гигантского медведя со стоявшими торчком округлыми ушами. Веки бурмилы были опущены – хоть этому следовало порадоваться! – зато зубы верхней челюсти впивались прямо в лоб человечьей голове. Казалось, что медведь откровенно зубоскалит – беззвучно хохочет, потешаясь над людьми, глядящими на него. И от удовольствия, какое ему приносит это зубоскальство, даже глаза зажмурил.

Тут-то девушка и поняла: свои силы она переоценила. У неё вдруг резко подогнулись колени, и, не окажись рядом Николая Павловича, за рукав которого она успела ухватиться, Зина наверняка упала бы. Но это оказалось ещё не самое худшее. Внезапно ей послышался голос, на сей раз принадлежавший отнюдь не её баушке.

Зине сперва померещилось: к ней обращается тот, двухголовый – с синей наколки. Но нет: эти шелестящие слова как будто произносил сам воздух вокруг неё: «Изжаритесь… Заживо… Все…» Девушка заозиралась по сторонам, пытаясь понять: слышал ли кто-то ещё эту дикую, несуразную угрозу? Но на лицах четырёх живых мужчин, что находились сейчас возле пруда, не отразилось даже намёка на испуг или удивление.

Впрочем, дочка священника не была уверена, что и сама слышала именно слова – что она не приняла за них шелест ветра в древесных кронах. Кто и кого пугал возможностью изжариться – оставалось под вопросом. А вот что солнце успело изрядно напечь Зине непокрытую голову – это не вызывало сомнений. И от жары чего только не могло ей почудиться!

А потом луч солнца, проскользнув сквозь ветви деревьев, коснулся татуированного мертвеца. И Зине померещилось: она всё-таки не устояла на ногах – упала. Поскольку окружающий пейзаж вдруг содрогнулся. Вода в пруду как бы подпрыгнула: совершенно без брызг – зеркальная водная гладь переместилась вверх-вниз, оставшись при этом абсолютно неподвижной. Схожее движение совершила и купальня на противоположном берегу, с той разницей, что свой отдельный прыжок совершило каждое составлявшее её бревно. А потом, повисев одно мгновение в неестественно знойном воздухе, все брёвна вернулись в прежнюю позицию. И деревья поблизости: ивы, липы, берёзы и ели, – хоть и не пытались прыгать, но как бы встали на