Достоевский. Дело о пропавшем наследнике - Александр Бертич Страница 14

– Врут, врут. Определенно врут. Вы слушайте дальше. Царя еще и похоронить не успели, а тут и загулявший наследник объявился. Вернулся на опустевший престол. Нетривиальное начало царствования, вы не находите?

– Петр Павлович никогда не забывал обстоятельства своей коронации, – сказал Достоевский. – Хотя и приказал вымарать эту историю изо всех учебников.

– Немудрено. Гордиться тут нечем. И так уже злые языки нашего самодержца невесть в чем обвиняли. Якобы это он сам папаше помереть помог. За столько лет попритихли, конечно… а кому и оборвали язычок-то. Ладно. Вы лучше о другом подумайте: сколько лет прошло – и вот опять история с цесаревичем. Ох, не верю я в такие совпадения.

– А император верит?

– Полагаю, он только об этом и думает. Впрочем, кто его знает. Чужая душа – Потёмкин…

– Как ты сказал?

– Прости, оговорился. Болтаю много, это правда. Знаете такую поговорку: язык до Гороховой доведет?

– Кстати, куда мы едем? – запоздало спросил Родион.

Граф усмехнулся – Сонечке показалось, что с облегчением:

– Едем мы к одному моему приятелю. Он недавно переехал в собственный дом в Гавани. И что-то мне подсказывает, что тебе, Родион, будет особенно интересно с ним познакомиться.

– Там же Блок живет, знаменитый поэт, – вздохнул Родик восторженно. – Правда, это же Александр Блок? Я совсем недавно искал его адрес.

– Зачем? – поинтересовалась Сонечка.

– Н-ну… только не смейтесь. Я послал ему свои стихи. Но он не ответил.

– Ты его с Пушкиным не перепутал, а, рассеянный?

Родик оскорбился. Метнул сердитый взгляд на вздорную девицу. Но долго злиться на нее уже не мог.

– Какая разница, – сказал он. – Наверно, ему многие пишут. Вряд ли он прочитал.

– Ошибаешься, – заметил Достоевский, и Родик побледнел от волнения. Но даже не решился спросить вслух о том, что хотел. Робко включил нейролинк и снова выключил.

Но Достоевский уже не смотрел на него. Он смотрел на часы. Тронул экранчик длинным пальцем (Родик только сейчас заметил, что ногти у графа ровные и холеные).

– Мой друг нас ждет, – сказал граф. – Только ужина при свечах не обещает.

Крылов притворился, что разочарован.

– Тогда мне там делать нечего, – объявил он. – Поеду лучше к «Донону». Да и не люблю я кухню у вашего Блока. Того и гляди, подсунет на закуску какого-нибудь гомункула…

Родион расширил глаза:

– Кого?

Крылов похлопал его по коленке:

– Ох, какая молодежь пошла нервная! Гомункула из пробирки. Такой… ненастоящий человечек. Хотя, если честно, что тут такого? Обычное генно-модифицированное мясо, не хуже нынешней курицы или кролика. Дешево и сердито. Слышали, в Рязани есть пироги с глазами? Их едят, а они глядят…

Впечатлительный Родик успел побледнеть и судорожно сглотнуть пару раз. Но потешались над ним недолго, потому что автомобиль уже приближался к пункту назначения.

* * *

«Руссобалт» Крылова неспешно развернулся и уехал, покачиваясь на ухабах. Трое детективов остались стоять на мостовой возле старинного двухэтажного дома с высокими стрельчатыми окнами. За окнами было темно, только вечернее солнце отражалось в стеклах верхнего этажа. По бокам от крыльца росли елки внушительных размеров. Должно быть, их посадили первые хозяева.

Особняк был обнесен чугунной оградой на кирпичных столбах, но в этой ограде не наблюдалось даже признаков ворот или калитки. И это была не единственная странность.

Все остальные дома вокруг выглядели нежилыми. Штукатурка на них местами облетела, и кирпичные углы будто кто-то обгрыз, и в пыльных окнах зияли прорехи. На одном из домов сохранилась ржавая вывеска «Аптека»; в темной арке двора качался и тоскливо поскрипывал старинный керосиновый фонарь. Во всем этом было что-то театральное, если не хуже. Создавалось впечатление, что хозяин нарочно выбрал самое глухое место на Васильевском острове – а может, заранее извел всех соседей, чтобы жить в одиночестве.

За оградой особняка тоже было над чем призадуматься. В сторонке от дома, под навесом, стоял ярко-красный электрический «ровер» на высокопрофильных колесах. Этот внедорожник не боялся ни грязи, ни ухабов, но было совершенно неясно, как он пробирается на парковку, если в заборе нет ворот.

Родион уже хотел спросить об этом, как вдруг вопрос решился сам собой.

На ближнем столбе замигала желтая лампочка. Целый пролет ограды дрогнул и бесшумно поехал в сторону, как будто в никуда. Перед гостями открылся довольно широкий проход; дорожка, выложенная желтым кирпичом, вела прямиком к дому.

За ними забор пополз обратно. Такого чуда Родик еще не видел. Очевидно, здешний хозяин был в курсе всех новинок науки и техники. Родион сразу его зауважал.

Достоевский не отвлекался на такие глупости. Он первым поднялся на крыльцо и взялся за витую бронзовую ручку. Замок еле слышно щелкнул, и дверь подалась.

Гости вошли в прихожую. Как по волшебству, на стенах зажглись электрические фонари – хотя светили они больше себе под нос. Сонечка невольно вздрогнула, увидев чучело громадного бурого медведя: он держал в лапах серебряное блюдо для визиток. Медведь поблескивал стеклянными глазками, но помалкивал. Кроме него, гостей никто не встречал. Должно быть, Александр Блок не держал камердинера или приглашал прислугу от случая к случаю.

Родик и раньше знал, что знаменитый поэт – ярый интроверт и людей не любит. Зато в темных углах прятались статуи самого необычного вида: больше всего они были похожи на высохшие мумии или (как показалось Сонечке) на огородные пугала.

– Не удивляйтесь, – говорил Достоевский своим молодым друзьям, пока они поднимались по скрипучей лестнице. – Мой друг Александр – весьма эксцентричный человек. Он сам мне рассказывал, что однажды в детстве посетил императорскую Кунсткамеру. То, что он там увидел, потрясло его до глубины души. С тех пор он заказывает из разных стран самые причудливые артефакты. Скажем, эти чудные сушеные фигурки из Южной Америки он называет «мои прекрасные дамы».

– Он женат? – спросила тут Соня.

– В той или иной степени. Женщины в его доме долго не задерживаются.

– Я так и думала…

И верно: дом Александра Блока был похож на что угодно, только не на уютное семейное гнездышко. Площадка второго этажа была огорожена деревянной балюстрадой с перилами, на которых сушились какие-то тряпки в застарелых бурых пятнах (при виде их Родика передернуло); стены были вкривь и вкось исписаны строчками стихов, которые перемежались смайликами и эмодзи («Он же у нас знаменитый символист», – пояснил граф). Дальше начиналась галерея, уводившая вглубь дома. В галерее было темно, но небольшие лампочки на витом шнуре загорались сами по себе под потолком, чувствуя приближение гостей.

Хорошо еще, что Достоевский знал, куда идти. У одной дубовой двери он остановился и требовательно постучал.

– Войдите, – послышался низкий, с хрипотцой