Усадьба «Медвежий Ручей» - Алла Белолипецкая

Алла Белолипецкая

Усадьба «Медвежий Ручей»

– Коли надо тебе будет приворотный корешок или заговоры…

– Скорей, твоё лукавство и мастерство на некоторые дела.

Иван Лажечников. Ледяной дом

© Белолипецкая А., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 202 5

Пролог

Июль 1858 года. Усадьба «Медвежий Ручей»

Горе живым, которые при свете дня вершат подобные дела! Тот, кто извлёк мертвеца из воды, старался не глядеть на его лицо – на его единственный уцелевший глаз, который словно бы покрывала плёнка прокисшего молока. Белёсым сделался левый глаз бедолаги, тогда как на месте его правого глаза – и всей правой половины его лица – бугрилась расквасившаяся каша серо-зелёного цвета. Когда несчастного вытащили, он уже успел провести на дне полных три дня. Да и теперь только его голова и верхняя часть торса находились на берегу ручья. А всё, что располагалось ниже пояса, продолжало мокнуть в бегущей воде.

Некто, вытянувший из воды обезображенный труп, искривил губы в гримасе отвращения, однако планов своих не переменил. Явно понимал, что поздно ему теперь идти на попятный. Быстро и ловко он расстегнул на утопленнике размокший и потерявший всякую форму сюртук, стянул галстук – модный и недешёвый, но теперь более походивший на верёвку повешенного, – а затем освободил мёртвую грудь от некогда белой рубашки.

Пока с мертвецом производили эти манипуляции, на его белёсый глаз переполз с прибрежной травы шустрый красно-коричневый жук, а вслед за ним перелетело несколько мелких мошек, вроде тех, что заводятся в порченых яблоках. Так что насекомые вполне могли наблюдать за действиями загадочного субъекта, который наполовину раздел покойника, а затем приступил к следующей – куда более странной – процедуре.

Кожа на груди извлечённого из воды бедняги была гладкой, без единого волоска. И тому, кто его раздел, это обстоятельство пришлось весьма кстати. Невесть откуда – словно из воздуха – в его руках появился наполненный тёмно-синей тушью стеклянный пузырёк, из которого торчала кисточка, вроде тех, какими китайские писцы выводят свои иероглифы. Зажав её в длинных тонких пальцах, обладатель пузырька принялся наносить на обнажённую грудь утопленника диковинные и замысловатые знаки. Что узоры эти означали – одному Богу было известно. Но, очевидно, художник придавал им большое значение, поскольку рисовал их со скрупулёзной тщательностью, постоянно сверяясь с листком бумаги, лежавшим подле него на берегу ручья.

Кропотливая эта работа оказалась небыстрой. И рисовальщик всё ещё трудился, когда с мутным глазом покойника стали происходить метаморфозы. Молочно-белая плёнка на обесцвеченном водой глазном яблоке начала вдруг вибрировать и натягиваться, словно поверхность мыльного пузыря за миг до того, как он лопнет. А затем – с лёгким, едва слышимым хлопком – плёнка разорвалась, выпустив на поверхность несколько капель слизи, похожей на овсяный кисель. После чего верхнее веко мёртвого мужчины задрожало и резко опустилось.

Мошки взвились в воздух и улетели. Жук, отчаянно спеша, удрал обратно в траву. А глаз разрисованного тем временем открылся – как будто утопленник плутовато подмигнул тому, кто колдовал над ним с кисточкой и тушью.

Странного рисовальщика это, впрочем, ничуть не смутило. Закончив наносить изображение на мёртвую кожу, он приступил ко второй части задуманной им процедуры. И снова в его руках будто ниоткуда возник предмет. Только на сей раз это оказалась не кисточка, а полая игла. Её он стал обмакивать в тушь, а затем быстро, делая неглубокие точные проколы, впрыскивать тёмно-синюю жидкость под кожу мертвеца, точно по контурам нанесённого рисунка.

А когда татуировщик завершил работу, от мёртвого тела отделился, словно новый рой мошкары, дымчатый сгусток. Своими контурами он походил на лежавшее возле ручья обезображенное тело – только принявшее вертикальное положение. И могло показаться, что светло-серый силуэт бежит по воздуху, хотя ногами бестелесный двойник мертвеца вроде бы и не перебирал. Рисовальщик проследил взглядом направление этого бега – и на сей раз губы его тронула довольная улыбка. Сгусток мнимого дыма перемещался в сторону двухэтажного господского дома, что белел в отдалении – за липовой аллеей, проложенной от въездных ворот усадьбы «Медвежий Ручей».

Глава 1

Станция

19 (31) августа 1872 года. Суббота

1

За все семнадцать лет своей жизни Зина Тихомирова ещё ни разу не путешествовала по железной дороге в одиночку. Да и то сказать: невместно было барышне, пусть даже всего лишь дочери протоиерея, раскатывать в поезде одной. И маменька, покупая Зине билет в вагон второго класса, это, конечно же, отлично понимала. Однако поехать вместе с дочкой она никак не могла. Неотложные дела требовали её немедленного возвращения домой, где ждал папенька. Собственно, именно из-за этих дел родители и вынуждены были отправить Зину в непредвиденную поездку: отослать её к бабушке, у которой ей предстояло пробыть как минимум до следующего года.

– Ничего, Зинуша! – успокоила её маменька, когда носильщик занёс в купе два баула с Зиниными вещами. – Я договорилась с проводником: он за тобой присмотрит. И потом, когда ты прибудешь на место, усадит тебя прямо в бабушкин экипаж – он тебя будет поджидать на станции.

С тем они и расстались.

И вот теперь пожилой железнодорожный служащий маялся рядом с Зиной на станционной платформе: крутил головой, высматривая обещанный экипаж. Однако ничего, кроме крестьянских телег, высмотреть не мог. Да и те разъехались очень скоро. Небо заволокло тучами, вот-вот грозил полить дождь, и никого не блазнила перспектива вымокнуть до нитки.

Между тем паровоз уже дал второй гудок, и Зина невольно передёрнула плечами. И не потому, что она замерзала в белом кисейном платье. Хоть в преддверии дождя лёгкий ветерок и кружил пыль на платформе, было весьма жарко, даже душно.

– Ну, барышня, – виновато проговорил проводник, – более я с вами ждать не могу! Поезд вскорости отойдёт. Так что давайте-ка – я занесу ваши вещички в вокзальное здание, и вы дождётесь вашу бабушку там. Ежели и дождь пойдёт – вы не намокнете.

Кряхтя, он подхватил баулы Зины в обе руки и двинулся к небольшому одноэтажному строению в центре платформы: обшитому досками деревянному вокзалу, выкрашенному светло-жёлтой краской, с четырёхскатной железной крышей. И Зина, вздохнув, пошла за ним следом.

Вокзал, впрочем, оказался изнутри чистеньким и даже уютным. В единственном зале стояли широкие деревянные скамьи с высокими спинками – одного цвета с дощатым полом: коричнево-бордовые. В двух углах матово поблёскивали округлыми листьями высокие фикусы