Башни Латераны - Виталий Хонихоев Страница 8

денег заработать, подумал он, вон в трактире «Три Башни» наемники магикусов подыскивают, говорят золотом платят… вот был бы он магикусом Третьего Круга, а то и Четвертого — его бы наняли сразу. Платили бы золотом, золотой каждый день, здорово же! Ничего не делаешь, только вместе с отрядом ходишь. Поговаривали что «Черные Пики» в городе останутся что барон с ними уговор подписал и на службу нанял. Было бы совсем хорошо и уходить никуда не надо… он бы мигом в шелковые да разноцветные одежды ландскнехтов нарядился, шляпу с пером бы себе выправил и в Академию заявился бы. Плечи расправил бы и вот так пошел бы, длинный меч на поясе, шляпа с пером, камзол с вырезами, шелковый, да перстни из красного золота на каждом пальце. Увидела бы его Алисия и сразу поняла бы что влюбилась в него без памяти. И пожалела бы что так с ним обращалась. А у Теодора этого выскочки и вовсе глаз бы выскочил от удивления. А он бы подошел к нему и… на дуэль вызвал бы, вот! Магические дуэли запрещены королевским указом, да ведь все равно все это делают.

Он вздохнул. С его умениями он не то что Третьего Круга, он даже Первого не достигнет и за пять лет обучения. И за десять. Есть талантливые, у кого предрасположенность к Огню, а у него этого нет. Во время испытания в городской ратуше у него установили одаренность, но вот предрасположенность и степень каждый сам определяет. И развивает. Тренировками, особыми зельями, медитациями или поединками — разные методики есть, вот только есть и природный потолок. Скажем если у кого предрасположенность к Воде есть, тот в школе Огня и Второго Круга не возьмет как ни старайся. А у Лео… у него ни в одном направлении таланта нет. Впрочем, даже с таким даром можно устроиться лучше, чем без него, например в трактире помогать с огнем. И даже зарабатывать неплохо, если для молодого парня его возраста. Другое дело что обычно магикусы намного больше зарабатывают, потому что ценные специалисты и в первую очередь стихийные школы востребованы в военном деле. Также пользуются спросом Целители и Жрецы. Впрочем, любой маг, который хотя бы Первого Круга достиг — уже специалист. А вот он… только неофит, с проблесками таланта.

Ладно, думает он, переворачиваясь на другой бок, самый главный мой вклад — это то, что за меня больше платить не нужно. Половину стоимости из королевской казны идет, но вторая половина из их семейного бюджета шла! Не будет этой оплаты — смогут прожить. А там глядишь, и отец поправится, и он сам себе на учебу заработает. Когда-нибудь. Или вон с авантюристами в руины Древних сходит и артефакт какой найдет, древний и ценный, еще времен Первой Войны с демонами, да разбогатеет сразу же.

Утро в доме Штиллов наступало сдержанно и напряжённо. Не было обычного деловитого хлопанья дверьми или бодрого окрика отца, который прежде всех просыпался и первым шаркал босыми пятками по дощатому полу. Теперь вместо этого из спальни доносились глухие стоны и тяжёлое дыхание. Отец лежал на боку, отвернувшись к стене, иногда морщился от боли и порой тихо стонал сквозь зубы, стараясь, чтобы никто не услышал.

Матушка с самого рассвета теперь двигалась быстрее прежнего. Она уже взбивала подушки и закутывала отца одеялом, заботливо поправляла бинты, проверяла жар и ставила тазик с водой рядом на скамеечку. Она почти не разговаривала, только шептала что-то себе под нос, когда, прикрыв дверь в комнату, торопливо шла на кухню.

На кухне как всегда стоял запах овсяной каши и чуть пригорелого молока. В доме стояло гнетущее безмолвие — даже Мильда ходила на цыпочках и молча справлялась с тарелкой, не споря и не дразня брата.

— Ешь, Лео, — устало сказала матушка, накладывая ему кашу чуть больше обычного и посматривая на сына снизу-вверх. — Есть надо, пока тепло. Не задерживайся сегодня, слышишь? И к главному магистру не ходи сразу. Пусть… — она запнулась, вздохнула. — Пусть всё пока идёт как шло. Может, ещё поможет нам Господь Милосердный, всё переменится…

Через щель двери время от времени доносился слабый, сдержанный стон отца; было ясно, что ему худо, и даже сдерживаемый стыд не мог заставить его держаться бодрее, чем есть.

Лео ел молча, стараясь не смотреть ни на мать, ни в сторону комнаты отца. Мильда ковырялась в своей тарелке, и даже Нокс как будто чувствовал перемену: не попрошайничал, не прыгал на лавку, а уселся у двери и шевелил ушами, словно на страже.

Обычные утренние разговоры — про базар, учёбу, городские дела — исчезли. Молча умылись, молча переоделись, и только когда Лео натягивал куртку и шнуровал ботинки, матушка задержала его у двери, с нежностью поправила воротник.

— Приходи сегодня пораньше. Конечно, если сможешь… — шепнула она, а потом чуть твёрже добавила: — Никому пока не говори ничего. Мало ли что приключится…

Он кивнул. За спиной, слабо, коротко, чихнул в подушку отец.

Лео вышел в ещё сонный, странно равнодушный к чужим бедам город, где каждый заботился только о своём — и впервые за долгое время не обернулся посмотреть, смотрят ли ему вслед семейные окна.

По пути к Академии свернул к двери под вывеской на углу — трактир «Три Башни» был тут с незапамятных времён. Здесь снимали комнатки и пекли хлеб, варили пиво и собирались все, кому не хватило места при дворах и мастерских — гуляки, гонцы, а когда город начинал жить на военный лад — ландскнехты и наёмники всех мастей.

Сегодня над входом на гвозде болтался свежий флаг: на чёрном фоне вышиты были три башни с белыми зубцами, вокруг толпились люди, наскоро собранные банды мальчишек с копьями из жердей, однозубые драчуны и просто зеваки. Но главное — там, у дубовых дверей, стояли люди особые.

Курт Ронингер, известный по всему королевству как Полуночный Волк, был невысок, коренаст, явно не молодой, с щетиной, такой густой, что она казалась шрамом. Плащ цвета пепельного угля, сбоку повернута фляга, на груди — неприметный, но тяжёлый медальон. Три зубца вверх, негласный символ его отряда. Рядом — двое его товарищей: здоровенный, рыжий как кирпич северянин, с топором за спиной, и худой парень с неприметным лицом, в стёганой куртке, нашпигованной латунными заклепками. Они переговаривались неспешно, словно здесь, в трактире, у них вечное утро.

Внутри же таверны было сумрачно, воздух густой от дыма, свежего