Год 2077-й - Юрий Симоненко Страница 74

не станет признавать за равного. Это ведь они СССР и уничтожили, изнутри развалили, а потом, в девяностые годы да в нулевые бегали шавками перед пендосскими да перед европейскими буржуя́ми, деньги и золото в иностранные банки вывозили, домá за границей покупали… а к народу относились как те сволочи, которым памятник в Новороссийске — как к быдлу и грязи. Но время шло, вчерашние холуи захотели стать настоящими господами и стали борзеть, стали бряцать оружием как раньше бряцали одни пендосы. И добряцались…

— Но ведь СССР тоже бомбы взрывал… значит, оружием бряцал… — произнесла девчонка, покосившись на деда.

— СССР, — сказал Кувалда, — бряцал не как империалист, а как независимое от мирового капитализма государство… Союз, конечно, вёл с капиталистическими странами торговлю, но от них не зависел. А вот от него многие зависели. СССР проводил ядерные испытания, запускал в космос ракеты, помогал тем странам, которые просили о помощи, мог отстоять собственные территории… как, например, в Чехословакии в шестьдесят восьмом году, когда там гниль завелась… Но, даже если бы СССР оказался в полной блокаде, он бы смог выжить с теми ресурсами, что у него были. Империалисты это понимали и потому считались с СССР. Потому что боялись. Боялись не нападения Союза, а его отпора, если сами на него нападут… СССР держал с пендосами паритет. Знаешь такое слово? — (Женька кивнула.) — Вот! И нам, Содружеству, нужен сейчас такой паритет.

— Но ведь у фашистов нет ракет с ядерными боеголовками… — возразила Женька. — Да и вообще ракет нет… наверно…

— Про есть или нет — мы точно не знаем. Но числом вооруженных людей, армией Рейх превосходит Содружество настолько, что способен без всяких ракет сделать с нами то же, что пендосы сделали с Хиросимой и Нагасаки.

Искатель помолчал, достал кисет с табаком, понюхал его и убрал обратно. Продолжил:

— Ты права, Женечка, в том, что не желаешь становиться агрессором. Это хорошо… На некоторых старых, ещё советской постройки зданиях заводов, на элеваторах и сегодня можно увидеть надпись… лозунг: «Миру — мир!», — Кувалда невесело усмехнулся. — Это верный и справедливый лозунг коммунистов. Желать войны — неправильно. К миру нужно стремиться. Но война войне — рознь. Война может быть не только хищническая, но и освободительная, справедливая… Если отрицать войну вообще, любую, как отрицали её когда-то пацифисты, можно оказаться пособником хищников. Ленин во время Первой Мировой Войны называл пацифистские проповеди одурачиванием рабочего класса. И правильно называл! Так оно и есть.

Добро должно быть с кулаками.

Суровым быть должно добро.

Чтоб шерсть летела в стороны клоками

со всякой сволочи, что лезет на добро!

— Вот так-то, девонька! — Кувалда прихлопнул себя пятернёй по колену. — Это не я, это поэт один советский так сказал.

Женька ничего не сказала, но задумалась.

— Я тебя понимаю, Ваня, — сказал Михалыч, молча слушавший до этого разговор Кувалды с внучкой. — Всё понимаю. Содружеству нужна эта ракета…

— Борис Михалыч, дорогой, да пойми ты, я же не вурдалак кровожадный!

— Обожди! — поднял сухую ладонь вверх старик. — Обожди, не спеши! Я, Ваня, тоже не пацифист какой занюханный… Я своими глазами Войну видел. И что после было… Ты ведь в тридцать втором родился, так?

— Угу.

— А я — в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом… В девяностые рос. Всё говно своими глазами видел… Когда в девятнадцатом Пушной Зверь пришёл, мне тридцатник уже стукнул… — Старик хмыкнул и усмехнулся. — Был я, Ваня, тогда айтишником… компьютерные программы для банков, полиции, для ФСБ писал… начальником отдела был. Семьёй к тому времени уже обзавёлся, квартиру взял в ипотеку… То была другая семья… С Надеждой, — Михалыч ласково посмотрел на внучку, — с Жениной бабкой, я встретился уже потом, после Войны… — он помолчал, едва заметно улыбнулся каким-то своим мыслям и продолжил: — Так вот… другая семья, значит, была у меня… Сынишке пять лет, жена — на седьмом месяце… собака — хаски, два кота… Ирина, так жену звали, животных любила… — Он опять замолчал. Достал из кармана платок, снял очки, протёр толстые стёкла, после чего потёр узкую переносицу и уголки глаз.

— Дедушка… — начала, было, Женя, но Михалыч её прервал:

— Всё хорошо, Женюша. Я в порядке. — Он водрузил очки на место, взял со стола стоявшую рядом с ноутбуком эмалированную кружку с холодным чаем, отхлебнул, поморщился, долил в кружку кипятка из стоявшего там же термоса, отхлебнул снова. — Так-то лучше!.. — бодро произнёс старик, возвращая кружку на прежнее место. — В общем, все они сгорели тогда, в августе. Все. — Он посмотрел в глаза Кувалде. — Хреново мне было, Ваня. Жить попервóй не хотелось… Но я взял себя в руки и жил. Пережил ночь, зиму… и весь последующий Фоллаут, хе-хе… Я всякого дерьма, Ваня, повидал. И наше Содружество считаю великим благом. На ближайшие пару сотен лет, только так и жить человечеству — общинами, колхозами, честным трудом. А эти, которые в Ростове, эти хуже выродков. И дети их будут такие же выродки, фашисты. Раньше мы знали два вида нечисти — собственно выродков да упырей — совсем отбитых выродков из выродков, а теперь появились выродки похуже — долбоверы эти зигующие. Им отпор нужно дать. Такие только силу понимают. И расшаркиваться перед ними нечего! Я сказал, что не хотел бы пулять по ним ядрён-батонами… Это да, действительно не хотел бы. И сейчас объясню почему… Понимаешь, Ваня, если пожечь их всех разом, это не убережёт мир от появления новых таких Рейхов, где-нибудь в другом месте… Фашизм бороть надо сначала идеологически, и уж потом военной силой!

— О чём ты говоришь, Михалыч? — Кувалда внимательно посмотрел в лицо старику.

— Я о том, Ваня, что когда народ, что собрался в этом Новом Рейхе начнёт расходиться из Ростова