Тени двойного солнца - А. Л. Легат Страница 7

– Шесть лет.

– Что?

– Шесть лет я пахал, чтобы оказаться здесь.

Собеседник поджал губы.

– Теперь это называют работой? Когда мужчина идет в шлюхи? – прошипел он совсем тихо, а затем добавил громче: – Падение нравов! Никаких устоев…

Из вдов остались только леди Карнаух, сестры Бринс и дылда Гранже, сверлившая меня пристальным взглядом, равно как и ее свита из гвардейцев. Остальных я не узнавал.

Вместо старой жены я приобрел только новых врагов.

– Падение нравов? – я сдержал улыбку. – Под Волоком мы жгли деревни, казнили женщин, вешали наших солдат за кражу хлеба. Убивали детей, лгали друг другу, крали чужой скот и так долго пытали сотника Долов, что на третий день кто-то перерезал ему глотку. В ночь, из жалости.

– Э-э, – собеседник отшагнул и стал искать взглядом охрану.

– Падение нравов, – повторил я. – Поверьте, я только начал. Вхожу во вкус. – Я поднял кубок, словно пил за его здоровье. – Куда же вы?

Так я и остался совсем один у опустевшего стола. Голоса становились громче: пышная дама опьянела и почти лупила соседку по плечу, умирая со смеху. Горбатый сержант торопливо водил ладонью по спине вдовы Венсель, полагая, что никто этого не замечает. И был прав – кроме меня, в несчастном углу никого и не было. Уверен, даже стоя здесь, в десяти шагах, я все равно не существовал для Оксола.

С открытой лоджии повеяло осенней сыростью. Я залпом прикончил выпивку, взял добавку и поднялся к балкону, глотнуть свежего воздуха. В саду под окнами пролегли длинные увечные тени от поредевших крон и косых ветвей. Я пил и смотрел, как слабые листья срываются, кружатся в предсмертном танце и падают в грязь. Две золотые монеты таяли с каждым глотком. Золото, потраченное впустую.

Стоило бы вернуться. Улыбаться и кланяться, как говорил Рут. Вот только казалось, что, если я еще раз увижу расписной потолок и эти лица, меня вывернет на чьи-нибудь высокородные ноги.

«Эта идея изначально была обречена на провал. И о чем думал этот пьянчуга? – Я потер лоб пальцами и прикрыл глаза. – Нет, о чем думал я?»

Шесть лет назад я бежал из дома, чтобы ни перед кем не пресмыкаться. Отказался от наследства, крова, верного будущего ради свободы. Поклялся себе, что сам буду решать свою судьбу без уступок чужакам. Не прошло и месяца, как я связался с бандитами, угодил на цепь. Потом обещал, что пойду на любую низость ради цели: крал и лгал, убивал, льстил фанатикам и болванам. А по итогу лишь чудом уцелел. Теперь я дал слово, что пойду иным путем, самым легким. Тем, которым и стоило идти с самого начала…

И не выдержал и часа в компании воснийской знати.

«Посмотрите, дамы и господа, экая безделушка: клятвы, которые дает Лэйн Тахари самому себе!»

За спиной послышались неторопливые шаги. Если желают подкрасться и напасть – шагают тише. А еще сложно ступать так мягко, если ты гвардеец при доспехе или раздобревший купец. Меня окликнули:

– Выход на первом этаже. – Голос низкий и хриплый, но не мужской.

Я чуть повернул голову. Рядом встала невысокая воснийка в дорогом платье и навалилась локтем на ограждение. На вид ей было лет под сорок. Точно чья-то влиятельная жена.

– Или вы решили остаться? – чуть улыбнулась она.

Я дернул плечами и ничего не ответил.

У нее был длинный хищный нос, как у плотоядной птицы, и такие же цепкие тощие узловатые пальцы, которыми она держала бокал и ограждение на балконе. На лбу между бровей пролегала глубокая тревожная полоса. Я промолчал и не стал дальше разглядывать гостью, предпочитая ухоженный сад.

– Вижу я, болтать вы не любите, – продолжила она. – Вы – человек дела.

Я еле удержался от смеха:

– Зависит от того, что за дело.

Она заправила темную прядь за ухо, показав золотые серьги размером с пол-ладони. И улыбалась, будто владела всем вокруг.

– Дело. Хм-м. С чего бы мне начать? Например, с короны турнира в Криге? Или захвата земель Волока, острога «Святы земли» и замка на гиблом всхолмье, – она сделала глоток, – победы над старым змеем Бато, которого обходили стороной не один десяток лет…

Ледяной ветер пробрался под дублет. Я осмотрелся: на балконе мы все еще находились одни, но у дверей с той стороны стояла охрана. Не мои друзья, тут не стоит и гадать.

– Мы знакомы? – я покосился через плечо на собеседницу.

– Еще нет. – Она улыбнулась и выплеснула остатки вина в сад. – Меня зовут Жанетта Малор. Могу поспорить, обо мне вы слышали не меньше, чем я о вас.

II. Чудеса, старые и новые

Сьюзан Коул. Волок, банк «Арифлия и Коул»

Тень Вуда шевельнулась: неестественно длинная черная рука потянулась к сплющенной голове, и пятерня приросла к тому месту, где обычно торчит ухо. Затем, судя по движениям, то ли поковырялась в носу, то ли почесала бровь.

«И знать не хочу».

Яркий дневной свет красил гардины в морковно-алый, заставлял лепнину на потолке мерцать, отражался от серебряного кубка, рисуя крохотный нож на лакированной столешнице. А еще этот свет нагревал оба ковра – один лежал под моими ногами, второй… Поверх второго тень Вуда тщательно вытирала что-то о штаны. И этими руками меня пытались защищать последний год?

– Немедленно умойся, – приказала я, глянув через плечо. Вуд молча подчинился. – И купи уже себе носовой платок!

Я вздохнула и постучала пальцем по столу. Неужели все, что может прийти в голову скучающим горцам, – подобная низость? Псы – они и есть псы.

Джереми, почти как щенок, суетился, то и дело поглядывая в окно.

– Запаздывает… А еще зовется графом! И что он о себе возомнил, миледи?

Здоровенная ладонь Джереми перевернула часы. Тонкая струя песка коснулась стеклянного дна, но не успела его заполнить – дверь в кабинет отворилась. Вместо Руфуса объявился Вуд, полагая, что руки можно помыть за несколько секунд.

– Последнее время все мнят о себе слишком много, – я подняла бровь и посмотрела на горца. Тот без раскаяния устроился в прежнем месте – за спинкой моего кресла.

Я вздохнула еще раз и переложила сверток с картой левее. Большой стол в большом кабинете. Большие ставки.

«Кто владеет золотом, тот владеет миром», – говорил отец. И, как всегда, был прав.

Гувернеры и подавальщицы, наемники Гарготты и капралы Восходов, шлюхи и барды, клерки в канцелярии и стряпухи его Величества. Все они жаждут одного – хорошей